Через пару часов в комнату зашла мама, поинтересоваться, как я себя чувствую. Я встала раньше. Было бы чудом, если бы я проспала больше часа. Я просто лежала, любуясь комнатой. Сегодня всё выглядит иначе. Выглядит чужим и неправильным.
– Доброе утро, милая, – шепчет мама, устраиваясь на кровати рядом со мной.
– Доброе утро.
Она смотрит на меня и хмурится.
– Нам с папой придётся уехать из города на пару дней.
Я начинаю дышать чуть быстрее. Пара дней, проведённых в компании Алекса. М–да.
– Прости, Надежда. Это по работе. Но мы вернёмся, как только освободимся. Обещаю.
Мама целует меня в лоб, гладит по волосам и покидает комнату. Я снова одна. Снова наедине со своими мыслями. Я чувствую, как они проникают в мозг и роятся там, как осы, желающие отравить меня. Мне нужно встать.
Я поднимаюсь с кровати и начинаю изучение ванной комнаты. Она больше, чем я ожидала. Тут есть душевая кабинка и огромная ванна. Умывальник с полочками для зубных щёток и мыла. Одна стена отдана для зеркала. Здесь я могу разглядывать себя в полный рост. Здесь я могу медленно понижать свою самооценку. Боже, эти ноги! Такие худые. Такие тонкие и костлявые. Ужас!
Я снимаю майку и снова смотрю в зеркало. Рыжее облако волос, большие зелёные глаза, слишком выделенные ключицы, тонкие и длинные руки, маленькая грудь, талия. Мой взгляд продолжает спускаться всё ниже. Я кажусь себе такой никчёмной, такой бесполезной. Я бледная. Такая бледная, что веснушки на лице и на плечах начинают казаться чёрными. Остальное тело будто обвернули в скатерть или окунули в отбеливатель. Я прозрачная. Мне это не нравится.
Я ещё долго решаю, принять душ или окунуться в ванну, но выбираю душ. Вечером я смогу поплавать, но сейчас я очень сильно хочу есть. Ванна займёт больше времени. Я давно не позволяла себе такой роскоши.
Долго выбираю себе одежду из той груды вещей, что мы с мамой вчера набрали. Когда мои пальцы нащупывают мягкую ткань нежно–голубого платья, я решаю одевать его также медленно. Из обуви выискиваю белые балетки и спускаюсь на кухню, не высушив волосы. Сейчас они мокрые. Это время, когда они ровные. Обычно они кучерявятся и вьются, как мыльная мочалка.
На кухне сидит Алекс. Мне хочется заплакать или закричать, или убежать и спрятаться, но я спокойно сажусь рядом, понимая, что мне нечего больше делать.
Алекс долго смотрит на меня. Он выглядит усталым и забитым. Впрочем, я тоже. Он убирает руки от дымящейся чашки и протягивает мне небольшую прямоугольную коробочку.
– Прости меня за вчерашнее. Я не хотел тебя обидеть. Это твой подарок на День Рождение. Я знаю, с опозданием, но думаю, что должен тебе его отдать.
Я молча смотрю на него, потом на коробочку и понимаю, что не смогу её открыть. У меня трясутся руки. Я делаю несколько глубоких вдохов, прежде чем взять коробку. В ней оказывается новенький музыкальный плеер.
– Я взял на себя смелость закачать туда мои любимые песни. Подумал, ты любишь музыку.
Я люблю музыку. Особенно очень громкую и резкую. Она не даёт думать, занимая всё свободное место в голове и выталкивая дурные мысли. Я люблю рок. Он делает эту работу лучше всего.
– Чёрный, – с улыбкой говорю я.
– Я думал… Если хочешь, можно поменять. Я просто…
– Мой любимый.
– Что?
– Мой любимый цвет, – я смеюсь и качаю головой, – Спасибо, Алекс.
– Да.
Он встаёт из–за стола, выливает чёрную жижу в умывальник.
– Видимо, я должен показать тебе дом.
– И начни с кухни, потому что мой желудок уже пожирает меня изнутри.
Алекс смеётся и достаёт из шкафчика хлопья.
Через пару минут мы, смеясь кидались друг в друга сухими хлопьями. Было весело. Так весело, как никогда прежде. Но я чувствую тяжесть в груди. На самом деле, я другая. Печальная и хмурая, задумчивая и молчаливая. Всё остальное – это моя лживая оболочка, защитный механизм, проявляющий себя, когда в комнате находится кто–то кроме меня. Я часто задумывалась, а что, если моя жизнь была бы другой. То есть, если бы я была счастлива с рождения. Что тогда? Встретила бы я Алекса или мы бы только пересеклись на улице, даже не удостоив друг друга взглядом? Смогла бы я стать другой, быть настоящей? Каждый раз я прихожу к выводу, что нет, не смогла бы. Могут поменяться сотни внешних факторов и тысячи причин, но я останусь прежней. На самом деле, людей меняет только смерть. Это я поняла, лёжа в пустой палате под капельницей. Я не помнила себя до аварии, но явственно ощущала, как что–то перевернулось внутри, и я никогда не смогу стать прежней. Тогда я умерла. Тогда я родилась заново. Тогда я перестала быть собой.