Когда мой желудок перестал радоваться и заплакал от такого наплыва новой для него еды, я решила, что полежала достаточно. Меня уже ждала ванна! Я слышала её зов через стену.
Не забыв захватить само совершенство, чёрный музыкальный плеер, я отправляюсь в ванную комнату, чтобы смыть всю грязь и с тела, и с души.
Глава 13
«Даже фальшивая надежда — лучше, чем ничего.»
– Джеймс Дашнер. Бегущий в лабиринте.
Ванна – это нечто неописуемое. Дьявол, да она способна воскресить из мёртвых! Набрав огромную круглую ванну до краёв горячей–при–горячей водой, я отыскала купленные чёрные наушники, подключила их к плееру и погрузилась в ванну по шею. Ощущения были столь необычными, но приятными, что я не сразу вспомнила про музыку.
Взяв полотенце, я вытерла руки. Плеер совершенно новый и портить его совершенно нелогично. Наушники слились с моими ушами так, что я почти перестала их чувствовать, когда заиграла первая мелодия. На самом деле, я думала, что ничего не выйдет, я впервые в жизни держала в руках плеер, в который не нужно вставлять ни коcсет, ни дисков. Но мои пальцы блуждали в музыкальном мире, как руки художника в поисках вдохновения, и я, без особых усилий, нашла то, что мне нужно.
Забыв про всё на свете, я лежала, позволив телу раствориться в огне наслаждения. Музыка пульсировала в моей крови, наполняя меня жгучими мыслями. После первой песни последовали и другие. Это был рок. Не лёгкий, а такой, что невозможным становится уловить ритм собственного сердца. Ноты бились о мои барабанные перепонки, обещая сломить меня, раздробить мои кости, выдернуть мою душу. Голоса кричали о боли. О любви и предательстве. Затем о бесконечном сожалении. И о том, что все мы сойдём сума.
Изредка проскальзывали более спокойные композиции. Это было похоже на лёд и пламя. Меня окунали в холодную воду, затем бросали в пустыню. И я забывала, медленно, очень медленно, я забывала о своей собственной боли.
Она очаровательна. Моя боль. Я могла бы корчиться на кровати изо дня в день, потому что даже дыхание приносит мучения. Я могла бы плакать и дрожать до тех пор, пока Солнце не перестанет греть, до тех пор, пока время не перестанет дразниться и обгонять нас. Боль пронзает меня молнией при каждом сказанном слове.
Спина.
Врачи сказали, я не смогу ходить. Они говорили, я слаба, я не выдержу этого. Они жалели меня. Они давали мне лекарства и скрывали слёзы.
Позвоночник.
Врачи сказали, что авария была ужасной. Они говорили, я могла умереть. Они наказали меня. Они дали мне жизнь, не спросив моего разрешения.
Шрам.
Медсёстры шептались в уголке. Они смотрели на меня круглыми, испуганными глазами. Они зашили меня. Они научили меня всему.
А потом выкинули.
Я бы всё отдала, лишь бы спина перестала болеть. Мой позвоночник словно вшит в меня насильно, он будто не подходит мне по размеру. Шрам от левой лопатки до самого копчика. Я почти о нём забыла. Бывают дни, или даже месяцы, когда боль оставляет меня. И я благословляю эти мгновения. Но она никогда не уходит полностью. Это как игра. Забудь, и я отстану. Вспомни, и я вернусь. И я забываю. Забываю.
– Считай, – говорили врачи, – От одного до пяти. И думай о чём–нибудь хорошем.
И я считала.
1.
Мои родители никогда меня не найдут.
2.
Я больше никогда их не увижу.
3.
Я никогда о них не вспомню.
4.
Я никогда не вернусь домой.
5.
Я больше никогда не умру.
Это почти помогало.
Я забывала, забывала, забывала, пока забывать было допустимо. Иногда это доходило до абсурда. Бывали дни, когда я отказывалась разговаривать, чтобы не вспоминать слова или имена врачей. Я помнила только ужас. И ужас я буду помнить всегда.
В какой–то мере, боль должна была помочь мне. Освободить меня. Дать мне силу. Она должна была прекратить агонию моей души.
Так мне сказал один лысеющий дядя, решивший, что он в состоянии помочь мне. Глупый. Мне не нужна была помощь. Я лишь хотела всё забыть. Снова. И снова. И забывать всё до тех пор, пока мир не изменится.