Уборка не заняла много времени, весь дом был и без того в идеальном состоянии. Моя комната стала выглядеть более обжитой. Многие предметы сумели подобрать себе нужное место, остальные остались в углу. Когда небо стало сиреневым с невероятными малиновыми разводами, я решила надеть платье. Не испачкаю же я его. Не порву. Наверное, эта вещь будет смотреться на мне слишком вызывающе. Я никогда не носила ничего и близко похожего на это. Что меня и пугает. Я вовсе не привыкла выглядеть лучше, чем «и так сойдёт». Как и в магазине, зеркало утверждало, что я выгляжу умопомрачительно. Даже самой не верится. Правда, мне казалось, сбоку я выглядела слишком плоской, но это я быстро исправлю, если буду столько есть.
С волосами я даже не стала мучиться. Расчёска – единственное, что мне пригодилось. Хотя, и после расчёсывания они не стали выглядеть опрятнее.
«У тебя красивые волосы», проскользнуло в памяти. Тепло разлилось от сердца до желудка. Мне много лет не делали комплементов. С нашей первой встречи с Алексом прошло всего три дня, а кажется, будто миллиарды лет. Время надо мной смеётся. Хохочет, хватаясь за живот. Я чувствую его насмешки.
Часы показали восемь вечера. Из окна моей комнаты не было видно заката. Я вышла на крыльцо. Но лучше бы осталась в доме.
– Да она уродина! – заявил Алекс. Он стоял ко мне спиной. Он убил меня, не глядя. Метко метнул копьё. Прямо в сердце. – Вы бы видели её веснушки! Я не понимаю, зачем они её удочерили. Сирота. Кому она нужна?! Меня от неё тошнит!
Он говорил ещё что–то. Много, много слов. Скользких, противных, источающих гадкий запах. Вокруг Алекса столпились люди. Человек двадцать, не меньше. Все моего возраста. Кто–то уставился на меня, кто–то на Алекса. Потом они менялись. Я стояла там, как вкопанная. Я могла бы заплакать. Могла бы накричать на него или убежать и спрятаться. Но я стояла на месте и впитывала ту слизь, ту грязь, что Алекс то говорил, то кричал про меня. Он не замечал смущённые и ошарашенные лица друзей. Наверное, он был пьян. Скорее всего он был пьян. Но это ни капельки его не оправдывает.
Я была унижена. Унижена настолько, что мои кости трещали от негодования и страха. Я не смогла бы открыть рот, я не смогла бы ничего сказать в тот момент. Но, что я точно знаю о себе, так это то, что я отличный слушатель.
Друзья Алекса были поражены не меньше. Основная их масса. Другие же со злобными улыбками ждали завершения.
Он закончил свой монолог, но так и не посмотрел в мою сторону. В его левой руке была бутылка с жидкостью так похожей на воду, но это явно была не вода. Бутылка была почти пустой. Алекс выпил всё до дна и отшвырнул её в сторону.
Я улыбнулась. Боже, как же чертовски больно! Мне вспороли живот и заставили разглядывать внутренности. Я с трудом дышу. Но улыбаюсь. Отодвигаюсь в сторону и говорю спокойным, почти не дрожащим голосом:
– Вы ведь друзья Алекса? – я не жду ответа и говорю, пока голос меня не предал, – Проходите.
Опустив головы, разглядывая меня или злобно улыбаясь, люди шеренгой заходили в дом. Когда вошёл последний, я прикрыла дверь и спустилась лишь на одну ступеньку, глядя на спину Алекса. Между нами пронёсся ураган, оставив за собой напряжение и неловкость. И обиду. Медленно повернувшись, он бросает на меня бесчувственный взгляд и проходит мимо. Проходит мимо!
Так ещё больнее. Больнее, больнее, я бы закричала, если бы могла. Меня словно выпотрошили и оставили умирать в одиночестве. Я уверена, если бы я сейчас попыталась дотронуться до живота, то наткнулась бы только на голый позвоночник, закипающий от боли. Я стояла на крыльце и смотрела на закат. На улице становилось всё прохладнее и темнее. А я всё стояла там, не решаясь шагнусь в дом. Если я могу называть это место домом. Место, где меня не просто не любят, а где меня терпеть не могут, где меня ненавидят всей душой и всем сердцем.
Я злилась на Алекса, хотя знала, что не имею права. Он меня ещё совсем не знает. Он должен привыкнуть ко мне. И я вижу, что дело не только в моём присутствие. Он злиться не только на меня, но и на что–то, что произошло гораздо раньше. Что принесло ему гораздо больше боли, чем мне сейчас. Иначе он бы не вёл себя, как последняя скотина.
Мне холодно. Ветер обдувает оголённые руки. Мне кажется, я ещё дышу. Мне кажется, я ещё жива. Я жива, пока жива надежда. Зачем родители так меня назвали? Смеялись. Они тоже делали мне больно. Они тоже ненавидели меня. Надежда. Звучит, как шелест листьев, как весенний дождик. Надежда. Она, как сотни тысяч дорог, и ты можешь избрать любую. Надежда. На самом деле, она приносит лишь разочарование и потери. Я–то уж точно знаю. Все мы надеемся. Ошибаемся ли мы? Одному Богу известно.