Глава 17
«Люди живут надеждой. Даже после смерти надежда — единственное, что не дает окончательно умереть.»
– Лорен Оливер. Прежде, чем я упаду.
Есть такие дни, когда твоя жизнь кипит и уносит тебя сильным течением в мир ошибок и приключений. В эти дни кажется, будто весь мир ополчился против тебя или встал на твою сторону. В эти дни кажется, будто ты не зря живёшь, будто всё имеет смысл и взаимосвязь.
В конце концов такие дни заканчиваются. Ты ложишься в постель, укутавшись в самый мягкий плед, и забываешь следить за течением времени, потому что это бессмысленно. Твои мысли без конца возвращаются к тем дням, когда происходило то, что больше никогда не произойдёт, и ты самопроизвольно начинаешь скучать по таким дням, были они плохие или хорошие, потому что они прошли. Воспоминания жгут воспалённое сознание. Ты слеп. Ты не видишь, что мир всё ещё существует, что жизнь не остановилась, пока ты сидел на месте. Что, возможно, твоего исчезновения из ленты событий даже не заметили. А если видишь, то это становится настоящей пыткой, ведь ты центр Вселенной. Без тебя Солнце перестаёт светить и греть, а Земля перестаёт вращаться.
Поэтому я стараюсь не забывать, что я центр только своей Вселенной. Только я могу чувствовать свою боль и слышать свой крик. Только я смогу помочь себе, когда в этом возникнет необходимость. Только я смогу утихомирить бурю, разрывающую грудь.
Или не смогу.
Одиночество чувствуется особенно болезненно после расставания с людьми. Они уходят, а ты остаёшься распутывать этот глупый комок чувств в животе.
Я сижу у окна целую вечность. Дни и ночи сменяются одна за другой. И вот я уже расчёсываю гладкие седые волосы.
Сегодня хорошая погода. Тучи нависли над крышами домов, угрожая расплакаться в любой момент. Серые. Цвета асфальта. Они почти сливаются с миром мелочности и мусора.
Воздух наполнен напряжением. Вот–вот сверкнёт молния. Гром, самый прекрасный звук на свете, поразит разнообразием звучания. Никто не сможет повторить этот звук. Никто на земле. Лишь небо способно так звать на помощь, так умолять о спасении. Этот звук очищает душу, как дождь очищает мир. Свежесть и обновлённость текут по жилам, наполняют лёгкие.
Я встаю.
В шкафу нет вещей, которые я бы хотела сейчас надеть. Вытаскиваю джинсы и лёгкий свитер, на ощупь напоминающий облако, а по цвету и узору – заледеневшие стёкла окон. И кеды. Синие, как морская гладь.
Выхожу из комнаты и останавливаюсь. В доме тихо. Алекс ушёл. Спускаюсь по лестнице и открываю входную дверь.
– Не думал, что ты спустишься, – хриплым голосом говорит он. Я думала… надеялась, что его нет дома.
– Хочу прогуляться, – беззаботно отзываюсь я, ломаясь под тяжестью нахлынувших чувств.
– Я знаю, тебе тяжело…
– Не знаешь, – излишне резко. Не стоило так.
Алекс замолчал и опустил голову. Я вышла, оставив дверь приоткрытой. Хотела ли я, чтобы он вышел следом?
– Надежда, – имя, как хруст ветвей при сильном ветре, – Мне очень жаль, я не должен был…
И он замолкает. Будто понял, что я не хочу слушать. Будто знает, как мне больно.
– Они жили здесь?
Я поднимаю дрожащий палец, указав на дом перед нами. Я не слышу его. Я стою к нему спиной. Но я знаю, что он кивнул. Несколько раз.
Он делает шаг и ставит руки на мои плечи. Какой–то короткий миг я наслаждаюсь прикосновением. Затем дёргаюсь, сбрасывая с себя его руки.
– Я понимаю, тебе нелегко осознавать, что, возможно, когда–то у тебя была сестра.
Воздух искрится моими слезами. Я – натянутая тетива, спущенный курок, капкан, мина. Ещё секунда, ещё одно маленькое мгновение, миг, и всё вокруг меня взорвётся, разлетится на куски.
– Не понимаешь, – шепчу я, а затем повторяю в полный голос, а после и кричу.