Дождь. Капля за каплей, мир наводняют тонкие линии, разрезая его на миллионы симметричных кусочков. И меня вместе с ним. Я распадаюсь на части, и не имею ни малейшего понятия, отчего на самом деле намокли щёки. Дождинки и слёзы – одно и тоже. Небо плачет за меня. Его рыдания и мои слова слились в один поток бессвязных криков. Я почти перестала соображать.
– Ты не понимаешь, Алекс. Не понимаешь, потому что, у тебя всегда была семья, потому что ты знаешь, как зовут твоих родителей, потому что у тебя есть дом. Настоящий дом! И ты никогда меня не поймёшь, потому что ты не имеешь ни малейшего понятия о том, через что мне пришлось пройти. Оставь меня! Оставь меня в покое! Я устала…
Я не помню, как убежала оттуда, и куда направилась. Ноги несли меня туда, откуда сама я не смогу найти дорогу обратно. Дождь меня успокаивал. Ветер остужал мой пыл. Вода дарила объятия. Небо позволило мне выплакаться, хоть я и не позволила слезам просочиться сквозь мою броню. И, я чувствовала признательность за всё, что они для меня сделали.
Я бежала очень долго. Некоторое время я слышала, как Алекс бежит следом. Когда его шаги утихли, я перешла на ходьбу. Я всё ещё не знала, где нахожусь. И не знала, как вернуться. Но меня это не волновало. Я лишь хотела подольше побыть в объятиях ливня. Мне хотелось прочувствовать его горе, и дать ему понять моё.
Впервые за долгие годы я освободилась от ржавых цепей правил и запретов. Оковы были скинуты, словно облегающая змеиная шкура, и моя сущность выползла на свободу, впервые вдохнув чистый воздух и ощутив на коже солнечный свет. Я расправила крылья и парила в мире, изрезанном дождевыми каплями.
Вода скользила по мне, я чувствовала её боль. Разбиваясь на сотни брызг каждая капля навсегда исчезает в глади луж, а затем и в тумане. Я не знаю, сколько времени я плакала, когда начала, и когда закончила. Я начала дрожать. Он страха, холода или от горя, я опять же не имела ни малейшего понятия. Я оплакивала свою сестру, своё детство, родителей, жизнь, которой у меня раньше не было. Весь мир лежал передо мной, но единственное, в чём я не сомневалась, это в том, где хочу сейчас быть.
Я обнаружила в кармане телефон. Промокший, он оказался сейчас весьма полезным. Я посмотрела номера, которые вписала Кэтрин. Всего три. Три моих друга. Или два? С одним мне будет сложнее определиться. Его я и набираю. Дрожащими пальцами. С щемящей болью в сердце.
Гудки, полосуют кожу лезвием. Я чувству, как сердце с силой бьётся в рёбра, будто собирается выпрыгнуть, оставив меня с вечной не заполняемой пустотой.
– Алло? – голос сонный. Недовольный. Удивлённый. Я представляю, как он валяется на диване в просторной прихожей, прячась от непогоды. Скорее всего уснул, пересматривая серию скучнейших фильмов про войну и лакомясь сэндвичами. У меня вырывается смешок.
– Надежда? – недовольный тон Ромы сменяется внезапным воодушевлением. Моё воображение продолжает подкидывать мне картинки. Резко сел на диване. Лицо заспанное, но глаза горят живым солнечным огнём.
– Привет, – говорю я и издаю короткий смешок. Затем расхохоталась в полный голос, представляя сонное лицо Ромы, поражённого моими странностями.
– Эй, ты чего? Что случилось?
Я умирала со смеху. Упала на асфальт коленями и схватилась за живот. Смех был таким громким и сильным, что вскоре у меня заболели лёгкие, а голова закружилась. Это был не смех. Это была истерика.
Дождь бил меня по лицу, призывая опомниться. Бил так сильно, что я не могла открыть глаза.
– Надежда, где ты?
Я не знала, плачу ли я, смеюсь ли или вот–вот грохнусь в обморок. Голос Ромы – последняя ниточка, связывавшая мою душу с телом. И я чувствовала, как она, промокшая под дождём, выскальзывает из моих рук.
– Где ты? – он не кричал, но был на грани. Я напугала его, я не хотела.
– Не знаю, – паника захлёстывает меня с головы до ног, – Я не знаю, где я. Я никогда здесь не была.
– Видишь названия улиц?
– Нет. Нет, я ничего не вижу, – я не хотела причинять ему неудобств, но… что ещё я могу сделать? Одна, в незнакомом месте, под проливным дождём. Мне было страшно.
– Видишь что–то необычное? То, что выделяется на общем фоне.