Дом у Ромы маленький, но до чёртиков уютный. Со стороны можно было подумать, что всё в каком–то хаосе, беспорядке, всё не на своих местах. Но это было не так. Каждая вещь занимала своё особое место, предоставленное специально для неё. Дом выглядел обжитым, бесполезного ничего не было. Даже у статуэтки на книжной полке было своё предназначение.
Я заглядываю на лестницу. На втором этаже темно. Поэтому я иду на свет, как в фильме ужасов. На кухне слышатся несочетающиеся звуки. Я заглядываю внутрь. Рома приветливо на меня смотрит и снова переводит внимание на что–то, что готовится на плите.
– Проснулась? – странный вопрос, учитывая то, что он только что меня видел. И я явно уже не спала.
– Нет, – бросаю я и заглядываю в сковородку.
– Как не хорошо, – Рома грозит мне указательным пальцем, пока я беззаботно открываю крышки кастрюль.
– Что готовишь?
– А тебе зачем?
– Я должна знать, что кладу в рот.
– А кто тебе сказал, что ты будешь класть что–то в рот на моей кухне?
Я ошарашено смотрю на него, а он с трудом сдерживает смех. Я закатываю глаза и осматриваю кухню.
– Как давно ты мыл посуду?
Он даже не оборачивается.
– Я веду календарик. Уже год? Да, где–то так.
– А я смотрю, тут и двух было бы мало, чтобы набралась такая гора.
– Так взяла бы сама и помыла, раз ты такая чистюля.
И я так и сделала.
Он бросил на меня странный взгляд, но ничего не сказал. Я закончила мыть в тот момент, когда Рома оторвался от плиты. Я вытерла руки и двинулась к столу, чтобы помочь ему расставить тарелки.
– Где твои родители?
– Я живу один.
Я удивилась, но спрашивать дальше не стала. Если хочет, сам мне потом расскажет. Может быть.
– Готово.
Мы сели за стол, и я с удивлением наблюдала самую необычную сцену за всю мою короткую жизнь. Рома, сложив ладони под подбородком, закрыл глаза и стал читать молитву. Не издавая ни единого звука, его губы воспевали чьи–то имена и просили Господа благословить его или ещё кого–то. Я не знаю, верю ли я в Бога, но молится ему я точно не стану. А Рома молился. И меня восхищала его вера. Его охватил защитный купол, если бы вокруг него бесился целый цирк, он не обратил бы внимания. Если бы его звали сотни голосов, он бы не отвлёкся. Если бы я призналась ему в любви, он бы не услышал.
Я завороженно вглядывалась в простые черты его лица, пока он не открыл глаза и не бросил на меня грустно–весёлый взгляд. Это стало его фишкой. Грустно–весёлое выражение лица. Он соткан из противоречий.
– Ну конечно, макароны и омлет, – усмехаюсь я.
– А ты чего ожидала? Коронное блюдо холостяка!
Я хмыкаю, не переставая улыбаться.
– Приятного аппетита, солнышко, – неожиданно тихо говорит Рома.
– Солнышко?
– Ты против?
– Нет. Совсем нет. И тебе приятого.
Он ел молча, и я тоже не решалась заговорить. Не потому, что мне нечего было сказать. Просто мне было уютно, сидеть здесь с кем–то, кто хочет меня слушать. Комнату освещал неприятный жёлтый свет, однако он однозначно подходил ей. Еда много времени не заняла. Казалось, она сама лезет в рот. Думаю, я просто очень устала и проголодалась.
– Останешься? – спрашивает Рома.
Я не разобрала в его голосе ни раздражения, ни надежды. Сомнения раздирали меня на две абсолютно равные части.
– А ты бы хотел, чтобы я осталась?
Мне хочется закричать от волнения. Его ответ решит всё за меня, потому что я сама не знаю, чего хочу. Точнее, знаю. Но смогу ли признаться ему? Я даже себе не хочу в этом признаваться.
В его глазах засверкали искорки. Он улыбнулся от уха до уха и игриво на меня посмотрел. Я сделала шаг назад.
– Я первый спросил.
Ах, вот как. Быстрый взгляд на часы. Начало одиннадцатого. Детское время.
– У тебя есть свободная комната? – он ехидно покачал головой, – Значит, мне негде спать, – констатировала я.