Рома замолчал, а его рассказ так и остался не законченным. Но я уже знаю конец. Он не в первый раз был у того окна. Он ходит туда, чтобы восполнить те пробелы материнской заботы, которые у него остались, чтобы, хотя бы издалека, почувствовать родительскую любовь.
– Знаешь, этот трёхлетний мальчуган у той женщины – не первый ребёнок. Он уже шестой. Седьмой на подходе. Вот так вот. В ком–то материнского инстинкта хоть отбавляй, а в ком–то…
Я сжала его пальцы, остановилась и поцеловала его, крепко прижавшись к его губам. В груди тут же возникло странное давление и ощущение лёгкости. Все колибри мира поселились в моём животе. Я ладонью дотронулась до его щеки, другой обхватила его шею, не позволяя ему отстраниться. Время заключило нас в центре торнадо, мы были невесомы, неразделимы. Я чувствовала его желание, и сама возжелала его, и не было ничего чище и правильнее этого. Мы стояли так, а вечности сменяли одна другую, не решаясь потревожить нас. Мне отчаянно не хватало воздуха и пришлось оторваться от его губ. Глаза Ромы светились нежностью. Он обнял меня, пытаясь согреть и завёл в дом.
Глава 19
«Если даже такие изгои, как вы, не способны испытывать сострадание к другим людям, этому миру больше не на что надеяться.»
– Рэнсом Риггз. Дом странных детей.
– Прости, – говорит мама и захлопывает дверь перед моим носом.
Я даже не пытаюсь дотянуться до ручки, знаю, что не достану. Пальцы тянутся к ране на голове и делаются мокрыми от крови. Я отворачиваюсь от двери и выхожу на дорогу. Даже отсюда слышны крики и звон бьющейся посуды, доносящиеся из моего дома. Моего дома. Ложь. Дом никогда не был для меня местом для жизни. Потому что я не живу. Я выживаю.
Мама и папа… Женщина и мужчина, запрещающие мне обращаться к ним, как к маме и папе… Опять кричат друг на друга. Мужчина наверняка оставит на женщине очередной синяк, как доказательство своей власти. Я тру руку, на которой остался синий отпечаток пяти пальцев.
Я вырасту сильной. Я вырасту смелой. Я вырасту и уеду отсюда. И никогда не вернусь.
Я вижу других людей. Другие семьи. Я буду как они. Я никогда не позволю себе быть похожей на женщину и мужчину, в чьём доме я живу. Я другая.
– Детка, опять ты вышла ночью из дома, – папа улыбается. Я поднимаю взгляд на звёздное небо, чтобы не расплакаться, – По ночам бывает холодно, милая, ты же не хочешь заболеть?
Я качаю головой. Его улыбка такая фальшивая, что хочется разбиться об асфальт, лишь бы её не видеть. Я оглядываюсь и вижу, как в доме напротив дёргается занавеска.
Мужчина берёт меня на руки, продолжая улыбаться и несёт меня в дом.
Мне страшно.
Как только за нами закрывается дверь, он скидывает меня на пол, как мешок с мусором и молча запирается в спальне, откуда доносятся тихие всхлипы матери.
Я тру ушибленное место. Достаю из морозилки лёд и прикладываю к ране на голове.
Я вырасту. Всё изменится. Скоро всё изменится к лучшему.
Я надеюсь…
Глава 20
«Ты теряешь мгновенно веру во все. В любовь, доверие, надежду и то, что когда–нибудь ты сможешь еще стать счастливым.»
– Стейс Крамер. 50 Дней до моего самоубийства.
Я вскинула голову и с трудом разлепила глаза. Передо мной расплывчатым пятном мелькало какое–то музыкальное шоу. Рома выключил звук, так что просмотр такой программы показался мне крайне бессмысленным. Всё остальное тоже потеряло смысл, когда я встретилась с встревоженным взглядом Ромы. Мы сидели на диване в гостиной, чистые и свежие после душа.
Но я до сих пор чувствовала тёплую, липкую кровь на пальцах.
И страх.
– Что снилось? – беспечно спросил Рома, словно не заметил, в каком состоянии я находилась.