Я мгновенно проснулась и села, протирая глаза.
На краю кровати сидел Рома. Он выглядел крайне уставшим. Измотанным. Выпотрошенным. Тёмные круги под глазами, осунувшееся лицо. Убитый взгляд. Я взяла его за руку, выбралась из кровати и вывела его из комнаты. Мы остановились на кухне.
Воздух был на удивление морозным. Осень начинает брать своё. Кухня сияла солнечным светом, пробивающимся через окно. Его лучики весело играли в моих волосах.
Забыв обо всём на свете, я взглянула на Рому.
– Что случилось?
Он молчал. Вселенные рушились, звёзды сгорали одна за другой, а он молчал. Хотелось дать ему пощёчину, встряхнуть, заставить взглянуть на меня своими бездонными умными глазами. Заставить говорить. Но я не смогла. Мои руки онемели и безвольно повисли, ноги сделались ватными, тело тряслось от страха. Случилось что–то ужасное. Я знала это с тех пор, как покинула его дом. Но боялась поверить.
– Рома, – он посмотрел на меня пустыми, воспалёнными глазами, – Что случилось?
– Папа в коме, – ответил он таким–же пустым и воспалённым голосом.
Напряжение, сковавшее мою грудь, сжало сердце тисками. Я задохнулась и почувствовала, как дрожат мои губы.
Отец Ромы – всё, что у него есть. Единственный любящий человек. Тот, кто его воспитал.
Может уже не проснуться.
Я коснулась пальцами его волос, провела ладонью по его щеке, взяла его руку в свою. Его грудь дрожала, но выражение лица было невозмутимым. Я коснулась губами его ладони. Я не знала, что мне делать и говорить. Когда я узнала о смерти родителей, я не почувствовала абсолютно ничего. Ничего было тогда моим обычным состоянием, но Рома – не я. Он любил своего отца. И я понятия не имею, что делать.
– Давно? – спросила я. Глупая! Глупая! Какой грубый, бесчувственный вопрос!
– Уже неделю как. Я всё пытался его найти после твоего ухода. Рыскал по барам и забегаловкам, где он обычно бывает. Его давно не было дома. Оказалось, что он в больнице.
Глаза защипало. Он молчал целую неделю. Даже дольше. Я не удержалась и обхватила его талию руками. И испуганно выдохнула. Он похудел. Я могла бы пересчитать его рёбра, если бы захотела.
– Ешь, – приказала я, разогрев ему вчерашние макароны с сыром. Огромную, гигантскую тарелку макарон.
Он страдальчески взглянул на меня, но сопротивляться не стал. Неохотно, Рома всё же продолжал есть, а я тупо смотрела на него, не зная, что сказать, как помочь ему.
– Детка? – мама спустилась к нам в своём любимом халате.
Она сонно улыбнулась Роме, хитренько мне подмигнула и выскользнула из кухни напевая какую–то песенку. Я непроизвольно улыбнулась, но, тут–же нахмурилась и виновато посмотрела на Рому. Он смотрел в тарелку. Его плечи тряслись.
– Хочешь полежать в ванной? – несмотря на глупое звучание вопроса, я постаралась вложить в слова как можно больше искренности и поддержки.
Его губы лишь на мгновение дёрнулись в короткой усмешке.
– Да, – хрипло ответил Рома.
Мне стало гораздо легче, когда я увидела пустую тарелку.
Мы прокрались мимо мирно посапывающих девочек и легли в ванну. Словно вернуться туда, где не был с десяток долгих лет. Я была дома. И этот дом был самым прекрасным местом, где я когда–либо имела возможность побывать.
Я не знаю, есть ли Бог, и, если есть, слушает ли Он нас. Но сейчас, в этот счастливый момент, я подумала:
– «Спасибо, Боже. Без тебя бы я не справилась. Спасибо, за всё, что ты мне дал. А теперь позаботься о нём.»
Я сжала рёбра Ромы, словно тисками и не ослабляла объятия ни на секунду. Мы лежали так, пока из комнаты не донеслось ворчание и постанывание. Девочки просыпаются.
– Мне пора, – прошептал Рома мне в волосы, но не сдвинулся с места. Я боялась шелохнуться, боялась вздохнуть, только, чтобы его не спугнуть. Секундная стрелка завертелась по циферблату, создавая воронку и утягивая нас в бесконечный безвременный вакуум.
Дверь скрипнула, мы замерли и молча наблюдали за Кэтрин. Она вошла, взъерошила волосы, подошла к зеркалу на всю стену и остановила взгляд на нас. Большие голубые глаза расширились, и на меня нахлынула волна смущения. Но ничего страшного не произошло. Кэтрин коварно улыбнулась и, вильнув бёдрами, вышла из ванной комнаты. Я долго пялилась на закрытую дверь. До нас стали доноситься звуки какой–то телевизионной передачи и разочарованные стоны девочек, которых не пускали к нам, заставляя отправится в ванную в соседней комнате.