Выхожу из–за стойки и быстро иду по коридору к нужной палате. Я вернусь сюда. Я вернусь сюда и узнаю больше. Я узнаю всё, что так долго скрывала от меня моя память.
Рома, кажется, даже не сдвинулся с места. Он продолжал поглаживать руку папы и тихо шептал какие–то слова. Молился?
Я бесшумно подобралась поближе и вслушалась в его тихий, хриплый голос.
– Мама приходила. Она спрашивала о тебе, пап. Она волнуется. Она сейчас дома, готовит и убирает. Ждёт тебя. Просыпайся, пап. Мы ждём тебя дома. Ты нужен нам.
Веки мужчины дёрнулись, словно он вот–вот откроет глаза, но он этого не сделал, и Рома в отчаянии вытер мокрую от слёз щёку.
– Он проснётся, Ром. Дай ему время, он проснётся, я обещаю.
Рома поднял на меня взгляд своих медовых глаз, покрасневших и уставших, и снова его опустил, словно я давила на него, словно ему было слишком тяжело смотреть на меня.
– Знаешь, я никогда не чувствовала любви или привязанности к родителям. Пока меня не взяли в приёмную семью, конечно. Я ещё многого не понимаю, я не знаю, насколько сильно ты сейчас нуждаешься в отце, но, прошу, не закрывайся от меня. Пожалуйста.
Я подхожу ближе, кладу руку ему на спину.
– Ты нужен мне, Рома. Ты нужен мне так же, как тебе нужен твой отец. Потому что… Потому что я ценю тебя сильнее, чем могла бы ожидать. Ты дорог мне. Знаешь, что это значит?
Он молча берёт мою руку в свою и прижимает к своим губам.
– Это значит, что… Это значит, что мы – семья.
Его голос дрожит. На самом деле, я сама не представляла, что это значит, пока он не сказал. Это значит, что мы – семья. Как верно подобраны слова. Как хорошо они подходят друг другу, слившись в одну мелодичную, правильную фразу. И как искренне они звучали.
Я опускаюсь рядом с ним на кровать его отца и поправляю его вечно–выбивающуюся–чёлку за ухо. Между нами образовывается чёрная дыра и она засасывает моё сердце, моё тело, мою душу в бесконечный круговорот эмоций. Я чувствую его тепло, хотя сижу так далеко–далеко–далеко от него. Я жажду этого тепла, жажду впитать его, насытиться им, но понимаю, что это невозможно. Что мне всегда будет мало того, что у меня есть. Мне всегда будет хотеться больше–сильнее–ближе. Бесконечность мыслей пронзает мою кожу иглами, но лишь одна бьётся об меня в конвульсиях, в отчаянном желании добраться из сердца в мозг. Мне пора забыть Алекса, забыть всё, что между нами происходит… Происходило. Потому что это ложно, неправильно, ошибочно. Мерзко и грязно.
Алекс не тот, кто мне нужен.
Боже, как легко осознать, понять, принять эту мысль, продумать каждую букву, пульсирующую в моих висках, бегущую по моим венам. Каждый символ впивается в меня, скачет в моих мышцах и костях. Наполняет меня решительностью и надеждой.
Но сказать – не сделать. Будет ли также легко осуществить желаемое?
Когда мы вышли из больницы, асфальт уже был пропитан дождевой влагой и пах чистотой. Рома схватил меня за руку и потащил к машине, стараясь скорее укрыться от ливня, разрезающего время и пространство на тонкие линии. Но я упёрлась, сопротивляясь его силе, и потянула его на себя. Он, удивлённый моими действиями, посмотрел на меня, как на сумасшедшую. А я подтвердила это своим смехом и стала кружиться, кружиться, кружиться, наблюдая, как глупые люди спешат вернуться в тепло и уют. Они не понимают, что настоящие тепло и уют должны быть не снаружи, а внутри, что, на самом деле, их не согреет камин и чашка горячего молока. Их согреет только…
Не знаю, что случилось, я внезапно перестала чувствовать под собой землю. Мои ноги поднялись в воздух, всё тело обрело необъяснимую лёгкость. Я схватилась за плечи Ромы, боясь потерять равновесие. Он схватил меня чуть выше колен и стал крутить в воздухе. Мои волосы, сделавшись из рыжих абсолютно красными, плясали на пару с дождевыми каплями. Я счастлива. И свободна.
В машину мы сели абсолютно обессиленными, но с искрящимися улыбками на лице.
– Едем ко мне?
Я задумалась.
– Я бы хотела, но, боюсь, мама будет волноваться.
Искорки, плясавшие в его глазах, разом потухли. Моё сердце взорвалось, ошмётки прилипли к внутренним органам.