– Я веду себя так, как позволяют мне правила, – я не верю своим словам. Они звучат спокойно, когда в мозгу что–то щёлкает и мне снова хочется её ударить.
– Не ругайтесь, – влезает Ксюша, за что получает оплеуху от Милы. Ксюша кричит и падает на пол. Холодная каша размазывается по потрескавшемуся деревянному покрытию. Я больше себя не сдерживаю, бью этой стерве прямо в нос, да так, что у той выступают слёзы. Я слышу хруст и улыбаюсь. Да, именно этого я и хотела. Я хотела почувствовать кровь на своих пальцах. Я хотела, чтобы ей было больно. Давно хотела.
На крик Ксюши приходит тётушка и, так и не поняв, что происходит, злобно уставилась на меня. На секунду я представляю всё со стороны. Рядом со мной две покалеченные девочки. Одна прикрывает покрасневшую щёку, вторая держится за кровоточащий нос. И кто в этом виноват? Я!
– Надежда! – гремит голос, – Что ты натворила?!
Я закрываю глаза и дышу. Вдох. Выдох. Вдох…
– Надежда! Отвечай!
Выдох. Вдох. Выдох…
– Открой глаза! Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.
Я её не вижу. Мне почти не страшно. Вдох. Выдох. Вдох. Её рука на моём запястье. Её тяжёлое дыхание. Её спокойный голос.
– Пакуй вещи, девочка. С завтрашнего дня ты здесь не живёшь.
В ужасе открываю глаза, но вижу только, как тётушка уволакивает за руки Милу и Ксюшу. В горле ком, в глазах песок. Я скатываюсь на пол и сжимаю волосы в кулак. НЕТ! НЕ МОЖЕТ ТАКОГО БЫТЬ! Лучше уж наказание…
Поднимаю полу мёртвую, полу живую тушу и тащусь к кровати. Вот так. Вот так всё и закончится. Я загнусь в какой–нибудь картонной коробке. Без еды. Без воды. Без одежды. Так всё и будет. А ведь за что? Я просто отомстила этой наглой девчонке за то, что та обидела меньшего. Я хотела справедливости. Иногда добро похоже на облако. Чем больше ты делаешь хорошего, тем больше оно становится. В конце концов облако обращается тучей и разражается молниями в твою сторону. Как ни крути, а добро другим обернётся злом тебе. Всё же я продолжаю думать, что я не права. Просто сегодня мне не повезло.
Я почти не дышу. Даже не плачу. Я никогда не плачу. Это низко, уделять столько чести солёным струйкам на твоих щеках. Я помню, как плакала в последний раз. Это было оправданно, хотя слёзы так и не смогли помочь мне воскресить друга. Антон был единственным, кто относился ко мне по–человечески в этом Богом забытом месте. Детей в то время было значительно меньше, и каждого новенького на их территории они сразу воспринимали в штыки. Однако Антон, не взирая на возраст и общественное мнение, помог мне прижиться. Я помню его светлые глаза и длинные каштановые волосы. Каждый вечер, перед сном, он брал книгу и читал вслух. Не только мне. Все, кто находился в этой спальне с восхищением внимали каждому его слову. Все его любили. Это он разжёг во мне любовь к книгам. Он научил меня читать, и не только меня, здесь мало кто занимается нашим образованием. Хочешь учиться – выкручивайся сам. Вот я и выкручиваюсь. Антон научил меня видеть в книгах силу, ценить в них мудрость. Не только художественные произведения, но и учебники, несущие в себе почти материальную ценность. Он направил меня на путь, по которому я иду по сей день и не собираюсь свернуть в сторону.
Он погиб, когда мне было четырнадцать. Так погибли многие дети. Та зима оказалась по истине холодной и снежной. Антон хотел купить новую книгу, а я так хотела пойти с ним, но он знал, что на улице было слишком холодно и наотрез отказался брать с собой меня. Я за него была готова отдать всё, но в тот вечер мне было нечего ему отдавать. Сквозь слёзы я глядела на его похолодевший труп в нашей гостиной.
– Он был слаб. Упав в снег, он не смог подняться, – слова пузатого дяденьки полицейского словно прорвались в мозг сквозь шок.
Это был худший день в моей жизни. Я перенесла потерю самого дорогого человека. Единственного во всём мире, кто смог меня понять и принять такой, какой я была на самом деле. Каждое утро я просыпаюсь, только потому, что этого хотел бы он. Его последние слова всплывают в моём сознании, как призрак утонувшего корабля.
– Сегодня я могу не вернуться, но ты должна помнить: пока ты держишь в руках книгу, живёт моя душа.
И я помню. И я верю.
Он действительно не вернулся в тот день. Его вернули. И был он не один. В его застывших руках лежала всеми забытая серая книжка. Я вытянула её из рук погибшего и тихо ушла в общую спальню. Я не хотела грустить, но только потому что Антон бы этого не захотел. Я открыла книгу и с трудом могла сконцентрировать внимание на названии. «Без семьи». Как иронично, но тогда меня это не волновало. Я читала до самого утра, до тех пор, пока боль в груди не перестала меня душить, а слёзы не перестали опустошать.