Зато Алекс был мне другом, и он ни разу не давал мне повода для сомнений в нём. С ним было спокойно. Он стал моим домом, моим укрытием, моей защитой. И моей первой любовью.
***
Надежда увидеть Алекса стала сильнее страха разозлить отца. Каждый день я вылетаю из дома с рассветом и прихожу обратно, когда Солнце уже садится за горизонт.
Мария Стефановна очень добра ко мне. Она почти заменила мне маму. Она сильная и добрая. Она любит заваривать мне чай и рассказывать всякие весёлые истории. А ещё она любит брать меня с собой за покупками. Но мне ничего не покупает. Я не даю ей этого сделать.
Когда лето подходит к концу и начинается школа, становится легче. У меня было алиби с утра и до обеда. Школа была моим спасением, моим бункером, моей слабостью.
Я обожала её. Именно школу, то, что она может мне дать. Не друзей, не врагов, а знания. Я впитывала их, слушала, учила, бесилась, когда что–то не понимала. Знания были моей пищей. А я была голодна, словно никогда не видела ничего, кроме куска чёрствого хлеба.
Алекс учился в параллельном классе, но это не мешало нам видеться. Всё свободное время мы проводили вместе, делали уроки, слушали музыку, читали, смотрели телик. Я приходила к нему после школы. Ужинала вместе с его родителями. Я проводила время в его комнате. Где было самое безопасное место на свете.
Не знаю, в какой момент я полюбила его по–настоящему. По–взрослому. Всей своей детской душой.
***
– Где ты шлялась? – однажды спросил отец… Мужчина, который больше не был моим отцом.
– Я была с друзьями.
– С друзьями?!
– Да, в доме через дорогу.
– Больше ты их не увидишь. Иди наверх.
– Нет, прошу не нужно, – взмолилась я. Будто бы это помогло.
– Иди наверх! Ты на домашнем аресте.
Он схватил меня за руку и потащил. Я сопротивлялась, но от этого не было ровно никакой пользы. Всё равно, что львёнок, нападающий на льва.
– Пап… Папа, не надо.
– Заткнись, не называй меня так!
Локоть безумно болел. Там с прошлого раза осталось немало синяков. Но мужчина сжимал мою руку с такой силой, словно думал, что она сделана из железа.
– Перестань брыкаться! Тварь! Твоя мать тебя не спасёт!
Он опустил лестницу и стал тащить меня на чердак. Нет. Нет, только не туда. Я не хочу.
– Лезь давай!
Нет.
– Лезь!
Он закинул меня на чердак. Я слышала, как хрустнула кость. Такой же звук рождается при поедании чипсов. Я не решалась закричать. Мне было так больно. И так страшно. И одиноко. Я умирала.
***
Мама. Я знала, она пыталась меня защитить. Знала, она волнуется за меня. Но я больше не испытывала любви ни к отцу, ни к ней. Только раздражение. Гнев. Боль. Такую сильную, удушающую, нестерпимую боль под рёбрами.
Алекс не знает ничего о том, что творится за стенами этого адского дома. Он не знает, а вот его мама скорее всего уже догадывается. И собаке понятно, что я не могу так часто падать и набивать синяки. Сама.
Алекс становится красивее с каждым днём. Я понятия не имею, что это. Что за ощущение пронзает всю меня, когда я вглядываюсь в его черты, замечаю его взгляд на себе. Мне никто никогда не говорил, что можно так сильно привязаться к кому–то, так сильно хотеть быть… ближе. Мне никто не рассказывал об этом, никто не сказал, что то, что я чувствую – неправильно или плохо. Поэтому я не боюсь этого. Меня тянет к нему. И я вижу, что он тоже магнитом тянется ко мне. Когда–нибудь, мы столкнёмся. Я не знаю, как это будет. На что это будет похоже? На фейерверк? Наверно на фейерверк. Искры будут лететь во все стороны, заставляя меня чувствовать себя любимой. Действительно любимой.
***