Темнота.
До больницы оставался всего один квартал.
Отец убил меня в день моего Рождения.
Он убил меня, а я воскресла. Новая я. Сильная. Чистая. Свободная от воспоминаний. Сломленная и разрушенная ими же.
***
Первое, что я почувствовала, когда начала приходить в сознание это жжение в глазах. Горячие струйки текли по моим щекам, впитываясь в волосы.
Через некоторое время я начала слышать. Я знала это. Хотя вокруг было тихо.
– Смотрите, – сказал голос где–то далеко–далеко, за гранью реальности, – Она плачет.
– Может ей больно? Кто–нибудь, позовите доктора.
Я хотела ответить, хотела сказать, что мне не больно, но не смогла издать даже хриплого мычания. Я не могла пошевелиться. Ноги и руки будто налились свинцом. Не было ничего страшнее этой тяжести.
У меня нет сестры, вдруг подумала я. У меня нет и никогда не было сестры. Это всё я. Это всегда была я.
– Алекс, – беззвучно произнесла я.
– Я здесь.
Он услышал. Он услышал меня. Он рядом. Спокойствие и комфорт овладели моей душой, и я мгновенно провалилась в глубокий сон без сновидений.
Глава 27
«Надежда может быть мощной силой. Хоть в этом нет никакого определённого волшебства, но, когда знаешь, о чём мечтаешь больше всего и держишь это в себе, словно луч света, желаемое может произойти, почти как волшебство.»
– Лэйни Тейлор. Дочь дыма и костей.
Когда я открыла глаза и привыкла к свету, первое, что я увидела, это лицо Ромы. Казалось, оно не выражает никаких эмоций. Просто лицо знакомого мне человека. Не родного, а просто знакомого. Под рёбрами болезненно сжалось сердце. Каким–то невероятным девятым чувством я осознала, что он тоже был тут. Он был рядом со мной, когда я звала… Когда я звала другого. Он бормотал что–то, опустив голову и сложив руки под подбородком.
– Рома, – мой голос дрожал, гортань жгло, и я не знала, от подступающих слёз или от какой–то неведомой травмы.
– Привет.
Я судорожно вздохнула и попыталась снова сосредоточить взгляд на его лице, которое расплывалось в мутной дымке от подступающих рыданий.
Я хочу всё ему рассказать.
– Мы одни здесь?
– Да. Твои родители только что ушли к Ване. Он в другой палате. Уже поздно. Я сказал им, что останусь.
Боль потихоньку превращалась в ноющий отголосок, в свою же тень. Она растворялась во мне, исчезала, испарялась, её гнало это странное чувство, возникающее часто в самые неожиданные моменты. Чувство безопасности. Губы растянулись в улыбке, хоть и с трудом. Всё лицо болело, как один большой синяк.
– Здесь есть зеркало?
– Я принесу, – сказал Рома, – Только, Бога ради, не шевелись.
– Ладно.
Я провалилась в некое забытье, всё время вселенной сжалось в один жалкий миг.
– Я закрою дверь.
Голос Ромы пробил туманную плёнку, я очнулась и посмотрела на него так, будто один его вид мог заменить мне воздух.
Он наклонил зеркало так, что я смогла увидеть своё лицо. Я чуть не подавилась.
– Боже… О, Господи.
– Ты преувеличиваешь, – усмехнулся он.
– Заткнись! – я хотела замахнуться, но не смогла пошевелить рукой. Ни одной, ни второй. Ногами тоже. Я уже собиралась узнать, что всё–таки случилось и, что случилось конкретно со мной, но передумала. – Я всё вспомнила, – сказала я.
И замолчала. Я всё вспомнила. Но готова ли я поделиться этим? Сокровенным. Потерянным в далёком прошлом. С Ромой?
Он нахмурился, но оставался таким же непробиваемым, как и прежде. И оставался таким и позже, когда медсестра зашла узнать, как я себя чувствую и, что у меня болит. У меня болело всё. Она позвала врача.
И он рассказал мне, что со мной не так. И… его рассказ оказался дольше, чем я того хотела. Сломано три ребра, правая рука, растяжение левой, сотрясение мозга. Мне удалили селезёнку. Ногам повезло больше. Небольшое обморожение из–за моей прогулки и глубокая рана на бедре, только и всего. Ещё у меня что–то там с шеей, но я стараюсь не вдаваться в подробности. Если бы он стал перечислять синяки и ушибы, то закончил бы к моему выпускному. Как оказалось, ощущения мне не врали, моё лицо – один большой синяк. Губа разбита, на лбу огромный порез. Я пролежала здесь три дня. До Нового Года осталось ещё четыре.