Сейчас всё иначе. Я хочу чувствовать свою боль. Она не такая уж сильная, как тогда. В тот вечер я потеряла лучшего друга. Сейчас я теряю всего лишь себя.
Медленно собираю свои скромные пожитки в дырявую сумку. Руки слушаются плохо, но самоотвержено делают своё дело. Сложив все книги, я принимаюсь за одежду и черед пару секунд заканчиваю. Больше у меня ничего нет.
Глава 3
«С болью еще как–то можно жить, но жить без надежды... не факт...»
– Стивен Кинг. Нужные вещи.
Сегодня моя последняя ночь в месте, которое с большой натяжкой я назвала бы домом. На мне серая пижама, выдаваемая каждому поступившему в этот приют для самых невезучих. Это место тайной хранит в себе боль, печать, страдания, обиду и редкие радости потерянных судьбой детей. Мы сироты, оборвыши. Про нас все забыли, как забывают вчерашний сон. Каждый из нас в тайне мечтает о чуде. Каждый из нас – просто ребёнок, у которого отобрали детство. Это всё равно, что отобрать деньги у банкира, косточку у собаки, Солнце у неба, Бога у церкви. Всё равно, что лишить нас жизни. Зачем нам жить, когда даже твоё дыхание напоминает тебе о том, что ты стал изгоем современного общества.
Я сижу на твёрдой кровати, скрестив ноги и держу в руках книгу. Я не читаю, просто вожу глазами по расплывшимся буквам. Это шок, а может быть в глазах стоят слёзы. Я не могу понять и проверить не могу, потому что я замерла. Потому что я уже начинаю медленно усыхать, как одинокий цветок в треснувшей кружке. Моё тело так привыкло к этому положению, что когда я слышу своё имя, то не сразу могу повернуть голову, чтобы узнать, кто меня позвал.
– Надежда, – повторяет голос, – Почитай нам.
Я смотрю в тусклые глаза мальчишки и с трудом узнаю в нём Вовочку. Теперь я понимаю, что это был шок, потому что, подняв голову, я чувствую, как сознание медленно приходит в норму. Наспех осматриваю комнату. Некоторые поддержали Вову в его просьбе, остальные продолжают заниматься своими делами. Я на время прячу все грустные мысли в самый тёмный уголок сознания и улыбаюсь.
– Что мне вам почитать?
– Всё равно. Главное, чтобы тебе нравилось.
А что мне нравится? Книги имеют для меня особую ценность, но лишь одна единственная всегда была мне близка. Та, которую Антон купил последней. Та, которую он не успел прочитать. Я беру её в руки и с любовью касаюсь серой обложки. Первые слова звучат хрипло, но спокойно.
– Я – найдёныш.
Желая услышать реакцию, я слышу только тишину. Моё лицо и шея пылают, когда я осознаю, как это звучало. Будто я говорю про себя. Тогда я прокашливаюсь и быстро продолжаю читать про маленького мальчика, однажды узнавшего, что его мама вовсе не родная ему, а нашли его на улице.
Теперь меня слушали все. Этим вечером тётушка каким–то чудом забыла проверить, спим ли мы. Я читала до самой поздней ночи. Остальные слушали. Такая дружелюбная атмосфера царила здесь в последний раз, ещё когда Антон был жив. А теперь не станет и меня. Я могу лишь надеяться, что не сгину в помойной яме или не замёрзну насмерть. Зима наступит через три с половиной месяца.
Глава 4
«Глупо горевать о том, чего не было, – о несбывшихся надеждах, разбитых мечтах, обманутых ожиданиях.»
– Эрика Леонард Джеймс. Пятьдесят оттенков серого.
Все давно спят, а я всё думаю о том видении, когда я хотела ударить Милу. Я видела кулак этого грубого мужчины. Видела злобу в его глазах. Видела его чистый, выглаженный пиджак. Слышала его крик и чей–то плач. Я не видела его лица и больше всего на свете боюсь, чтобы он не оказался моим отцом.
Я не помню родителей. Мне сказали, они погибли в аварии, которая зачем-то пощадила меня. Я осталась в живых, но жива ли я на самом деле? Я не помню их имён, голосов, лиц. Я не помню ничего, до того момента, как проснулась в белоснежной палате больницы с ужасной болью в голове и швом на спине. Тогда–то мне и сказали, что меня зовут Надежда, а своих родителей я больше не увижу. Скучаю ли я? Может быть. Иногда. Трудно скучать по тому, чего ты не помнишь. И… Сказать честно… Те обрывки воспоминаний, которые изредка ещё навещают меня, не оставляют сомнений, что мои мама и папа не были родителями года.