– Ладно, – повторяет она, – Выслушай меня, пожалуйста.
Я киваю. Во мне горит огонь. Но я дам ей шанс сказать, даже если сгорю при этом дотла.
Боже, как же это напоминает сейчас дешёвую драму! Чёртовы книжки! По крайней мере, они хоть немного подготовили меня к этому. Я точно знала, что должна её выслушать, потому что книжные герои всегда горят на этом, так ничего и не узнав.
– Я любила тебя и твоего отца больше всего на свете. Я хотела сохранить семью, но папа был болен, и я...
Это была явно заготовленная речь. Она знала, что я приду.
– Всё это я уже знаю, лучше объясни мне, почему ты поменяла мне имя.
– Я... – мама запнулась, не ожидав такого напора, она мысленно перебирала слова, не зная, как продолжить, – Мы назвали тебя София, но знали, что это не навсегда. Мы хотели, чтобы ты сама выбрала себе имя, поэтому на документах ты была София, но мы называли тебя по–другому, чтобы ты не привязывалась к этому имени. Когда твой отец заболел, он очень остро реагировал на всё, мне пришлось огораживать тебя от него. У моей дочки не было настоящего имени. Мне приходилось с этим жить, и я гордилась тобой, потому что ты не жаловалась. Никогда. Когда случилась эта авария, и я потеряла своего малыша и своего мужа, и почти потеряла тебя, я... Мне было очень трудно понять, как жить дальше. Я назвала тебя Надеждой, потому что это всё, что у меня оставалось. Ты была для меня всем. Но я знала, что ты не захочешь со мной жить, я причинила тебе слишком много боли. Я правда была рада, когда узнала, что ты потеряла память. Я отдала тебя в детский дом, будучи уверенной, что тебя сразу возьмут в какую–нибудь семью, потому что ты замечательная. Я ошиблась, но и это казалось мне отличным выходом. Я могла видеть, как ты растёшь, без риска причинить тебе боль. Потом я встретила Сашу с его детьми и...
– Завела новую семью, оставив меня в прошлом. Я понимаю. Правда. Я сама так же поступила. Можешь не волноваться, я тебя больше не потревожу.
Неожиданно для себя я подошла к ней и нежно её обняла. Что–то изменилось во мне. Я узнала всё, что мне надо было знать и отпустила её. Отпустила мою маму обратно в прошлое. И мне показалось, что разрушающийся вокруг мир начал вставать на место. Осколки собирались и склеивались сами собой.
– Я любила тебя, мам. И я любила папу. И я рада, что у тебя всё хорошо. Правда.
Она рыдала в моё плечо, пока я обнимала её, прощаясь со всем, что когда–то было мне дорого.
– Я горжусь тобой, девочка, – всхлипнула она, – Моя Надежда.
– Лучше скажи, где похоронен мой отец.
Глава 29
«Это лишило меня последней искры надежды.»
– Мишель Ходкин. Мара Дайер.
С каждым шагом силы покидали меня. Я почти дошла до дома, я уже видела освещённый рождественскими огоньками порог. На фоне серо–голубого рассвета мелькали жёлтые квадраты окон. Меня до мозга костей пробирал страх. И холод. Мне было очень холодно. Я боялась, что не дойду до дома. Я убеждала себя, что всё хорошо, всё в порядке. Но, в тоже время, мне до боли хотелось крикнуть, что ничего не может быть в порядке. Я нашла свою родную мать. Мать, которая оставила меня в детском доме. Мать, которая была так близко. И так чертовски далеко от меня. Я не смогла вытащить ногу из снега и упала на колени, чувствуя на губах соль слёз. Мне было так холодно. Снаружи. И ещё холоднее внутри. В это самое мгновение я была самым одиноким, самым отчаянным, самым безумным человеком. Горькие мысли роем носились вокруг. Я нуждалась в воздухе, но мои лёгкие отказывались его впускать, сокращаясь под натиском подступающих рыданий. Мне было так дьявольски плохо, что я удивлялась, как моё тело ещё не начало разрушаться. Почему я не слышу хруста костей и не вижу крови?
Нет. Я не сдамся этому глупому ветру, срывающему с меня одежду. Этому снегу, вытягивающему из меня силы. Этим горьким слезам, так неожиданно прорвавшимся сквозь непробиваемую храбрую оболочку. Я нашла маму. И она жива. Я не знаю, что больнее, знать, что твоя мать погибла, или, что она тебя бросила. Я и не хочу знать.
Я встаю на ноги и продолжаю свой путь.
Я сильная. Я с детства была такой. Сначала отец, потом детский дом. Они закалили меня. Сделали меня жёсткой и смертельно опасной. Я не позволю каким–то там глупым чувствам лишить меня сил. Мне не страшно. Я уже ничего не боюсь.