— Боже мой! Это точно… — как всегда начинает восклицать капитолийка, но я её перебиваю:
— Да, это свадебное платье.
Все присутствующие, кроме моей команды подготовки, издают тяжёлый вздох.
Наконец, лифт прибывает, и мы всей толпой входим в кабину. Проходят буквально мгновения, и серые металлические дверцы открываются, и мы оказываемся на самом нижнем этаже в конюшне. Повсюду разодетые трибуты (правда, не всегда удачно), шум и гам. Я тут же замечаю удивлённые взгляды, обращённые на нас. Опять это чувство страха… Я хватаю Рори за руку и стараюсь не отпускать ни за что.
— Постойте, — наконец нарушает он молчание, когда мы уже почти подошли к нашей колеснице. — Если это платье… То где фата?
— Узнаешь, — лишь отвечает стилист. — Ещё одна деталь. Подойдите, — подзывает он нас.
Мы покорно подходим и лишь молча, удивляемся, когда он достаёт полупрозрачные ткани.
— А вот и то, что будет «фатой», — прибавляет Цинна, закрепляя накидку у меня за ободком. Я мгновенно бросаю взгляд на Рори — Порция надевает на него такой же плащ.
— Снова огонь? — спрашиваю я, когда он отходит.
— Что-то в этом роде, — немногословно отвечает стилист. Мы забираемся в колесницу и слушаем последние инструкции:
— Держитесь за руки, обязательно, — произносит Пит. Мы с Рори переглядываемся — думаю, мы это сделали бы и без приказов.
— А вот улыбаться не обязательно, даже не предпочтительно, — говорит Китнисс. С радостью. Уж чего-чего, а этого мне делать совершенно уж не хочется.
— Самое главное: когда вы поедете — обязательно поймайте цветок и поднимите его вдвоём над головой — поняли?
Мы послушно киваем. Странноватая просьба… но думаю, раз Цинна просит, значит, это нужно. Остаётся буквально пара минут до начала. Уже слышится рёв толпы и музыка. Я подхожу к краю колесницы и крепко обнимаю сестру. И так со всеми: со стилистами, с Эффи, макияж которой снова безнадёжно испорчен. Последним я обнимаю Пита и слышу его шёпот, растворяющийся в гуле музыки:
— Мы сумеем победить.
Я хочу спросить его, о чём он мне говорит, но тут же громкость музыки удваивается, и я даже не слышу саму себя. Раздаётся громогласный голос Цезаря Фликкермана, но из-за грохота ничего не слышно, по крайней мере, здесь. Вот трогается колесница Первых. Как всегда сверкают, точно драгоценные камни, правда, милыми их это не делает совсем. Вторые одеты во что-то тоже роскошное. И вот что странно: трибуты от этих дистриктов всегда выглядят до тошноты приветливыми и радостными, но не все. Маленькая Вторая, в отличие от своего спутника, выглядит весьма озлобленной. Этот её взгляд, обращённый в нашу сторону, я видела сегодня уже не раз, но старалась не обращать внимания… На остальных трибутов даже страшно смотреть, особенно на малышей, плачущих и явно не собирающихся радостно улыбаться толпе. Колесница Одиннадцатых уже вот-вот тронется, а в этот момент Цинна и Порция спешно производят какие-то непонятные операции с нашими накидками.
По сигналу лошади начинают идти. Я уже хотела обернуться, чтобы посмотреть на накидку, но не успела — вот-вот мы появимся перед всем Капитолием.
— Ты что-нибудь чувствуешь? — шепчет Рори.
— Ничего, — лишь успеваю ответить я, когда свет прожекторов озаряет меня.
Мы крепко сжимаем наши ладони и перестаём смотреть на толпу. Только вперёд и только друг на друга. В эту же секунду капитолийцы начинают визжать, будто сумасшедшие. Что же произошло?
Но всё мне объясняет комментарий Цезаря Фликкермана:
— Вы это видите? В самом хвосте… Это… — никогда не слышала такого от него. Наконец, к нему возвращается дар речи и он продолжает. — Дамы и господа! Жители Панема! Последние шесть лет дистрикт Двенадцать всегда выделялся благодаря работе своих стилистов, но… — тут его прерывает второй ведущий и произносит следующее:
— Вы только взгляните! Выглядит просто невероятно, платье, посмотрите на платье — ведь это самый настоящий свадебный наряд, весь в огне и угольной пыли! Выглядит просто невероятно! Цезарь, думаю, тебе будет о чём поговорить с представителями этого дистрикта!
Наконец мои глаза привыкли к яркому свету. На высоко подвешенных экранах лицо Цезаря Фликкермана сменяется изображением меня и Рори. Что ж, капитолиец ничуть не преувеличил, когда даже не нашёл слов, чтобы описать наши костюмы. Мы, действительно, в огне. Те самые прозрачные ткани то и дело поблёскивают и выбрасывают маленькие язычки пламени. Рори выглядит несколько сурово, напоминая какого-то мифического воина. А затем камера вновь показывает меня. Ободок теперь точно весь в огне, впрочем, как и длинный шлейф позади меня. Ветер развевает ткань, отчего эффект ещё больше усиливается. Этот костюм, на самом деле, самое поразительное из всех работ Цинны. Если шесть лет назад наши менторы предстали перед Капитолием двумя горящими углями — то мы похожи на каких-то сказочных существ, духов огня. Или даже, может, на призраков… Во всём нашем виде есть что-то мрачное и пугающее, но и в то же время манящее и чарующее. Когда мы проехали уже половину пути, с трибун начинают сыпаться цветы. Как мне кажется, красные и белые розы.
— Помнишь, что он сказал? — тихонько толкает меня в бок Рори. Я едва заметно киваю. Хоторн на секунду отдёргивает руку, чтобы поймать цветок, и я понимаю, что ошиблась. Это не розы. Это примулы.
Он протягивает мне цветок, и я хватаю его ладонь. По руке тут же проходит странное тепло. А когда мы поднимает примулу над нашими головами, то видим на экранах, что она горит. Пламя возникло само по себе, точно из ниоткуда. Неужели эти цветы тоже работа Цинны? Или просто огонь случайно перебросился на него с горящих тканей? Дрожащими пальцами я дотрагиваюсь до почерневшего стебля: это металл. Языки пламени лижут нам ладони, однако ничего, кроме тепла, мы не чувствуем. Мы с Рори переглядываемся и, как прежде, смотрим вперёд.
Толпа капитолийцев буквально ревёт. Наконец все двенадцать колесниц делают круг вокруг площади и останавливаются. Раздаётся звук фанфар и на балкон выходит президент Сноу. Музыка замирает и слышна лишь его речь. С каждой секундой, чем дольше я смотрю на него, тем больше во мне разгорается пламя. Не то, что зажгло примулу — другое. Ненависть. Я чувствую, что мой взгляд буквально испепеляет это старое лицо, эти седые волосы, стирает ненавистную змеиную улыбку. Тоже самое чувствует Рори. Тоже самое чувствуют Пит и Китнисс. Но я… Это так странно. Никогда прежде я не испытывала таких эмоций, а теперь… Хотя, кого не изменит такая жизнь? Я уже не такая как прежде. Что-то во мне переменилось. Вроде бы я всё та Примроуз Эвердин — немного трусливая, совершенно не похожая на сестру — но… Такое ощущение, что долгое время я была под каким-то куполом — совершенно не понимала, что происходит — а теперь его сняли, и я увидела всё таким, как оно есть на самом деле. А может, просто выросла и осознала…
— И счастливых вам Голодных Игр! — чуть ли не улыбаясь, произносит президент таким голосом, что даже у такой безобидной овечки, как я, появится желание плюнуть ему в лицо. Он замирает, обводит взглядом площадь, ненадолго останавливаясь на каждом трибуте и, наконец, останавливается именно на нас. И, как мне кажется, не из-за того, что мы последние. Оттого, что его следующие слова адресованы именно нам:
— И, может, удача будет на вашей стороне.*
Колесницы трогаются, а я, как заворожённая, продолжаю смотреть на Сноу. Прежде чем уехать, я оглядываюсь и успеваю увидеть его ядовитую змеиную улыбку. Президент, точно ждал этого, и кивает мне головой, по-прежнему издевательски усмехаясь. Я поспешно отворачиваюсь и теперь смотрю лишь вперёд.