— Знаете, мне тоже очень понравилось это платье, но дело в том, что… У него есть секрет.
— Какой же? — ведущий вопросительно выгибает брови. Ну же, начала уж говорить, так говори. Соберись же!
— Это платье должно было стать подарком от Цинны на мою свадьбу, но… теперь уже ничего не получится, — наконец, заканчиваю я. Сказать, что Цезарь удивлён — ничего не сказать. Кажется, что его глаза просто выскочат из орбит.
— Почему? С кем? — буквально начинает тараторить он, но его прерывает резкий звук: моя аудиенция завершена. Я лишь могу пожать плечами и загадочно улыбнуться. Фликкерман подаёт мне руку и произносит на прощанье:
— Примроуз Эвердин — трибут, который вызвал больше вопросов, чем ответов!
Ну, что ж, и на том спасибо.
Всё также аккуратно я прохожу к выходу со сцены и иду к отведённому мне месту в специальном ряду для трибутов. Прямо за ним — ряд для менторов. Стоит мне усесться на своё место, как позади меня раздаётся успокаивающий голос Пита:
— Ты сделала всё правильно, молодец.
Теперь можно временно выдохнуть.
Цезарь громко произносит имя Рори, и тот бодрым шагом выходит к нему. Они обмениваются приветствиями и, наконец, начинают беседу. Ведущий расспрашивает его об оценках: Хоторн, смеясь, заявляет о том, что девятка — его счастливое число, поэтому всё лучше некуда. Судя по тому, как часто смеётся публика, Пит поработал с ним на славу. И вот Цезарь задаёт самый страшный вопрос для Рори, и я замираю в ожидании.
— Что ж, я понимаю, что тебе, наверное, будет не очень приятно рассказывать об этом, но я должен. Рори, насколько мне известно, та девочка, вместо которой вызвалась Примроуз — это твоя сестра?
— Да, — глухо отвечает он, тут же посерьёзнев. — Ей всего десять лет, и если бы я только мог, я бы и сам пошёл на Игры, вместо неё. Но… — он поднимает глаза и смотрит в сторону рядов с трибутами, — я очень благодарен Прим за то, что она сделала для неё. Я у неё в вечных должниках, — я смотрю в его глаза и чувствую, как сама едва не начинаю плакать. Только не здесь, только не перед всем Капитолием. Не позволю им считать себя ни на что не способной плаксой, хотя, о чём я…
— Кстати говоря, о Прим, — начинает Цезарь, и я мысленно обрушиваю на него все известные мне ругательства. — Я не успел спросить у неё, но… Ваше первое появление в Капитолии, - а, вот к чему он клонит. Я и не сомневалась. — Вы держались за руки?
— Да, — отвечает Рори, вновь обернувшись к ведущему. — Мы очень хорошие друзья, — говорит он, выделяя «очень».
— Эти Игры явно были для тебя с самого начала очень тяжёлыми, — пытается поддержать его Цезарь.
— В чём-то вы правы. На какой-то момент, мне показалось, что всё идёт против меня. Сначала сестра, а потом… самый дорогой для меня человек, — остаток предложения он, явно, пытался произнести тише, но против капитолийской техники не пойдёшь. И теперь его слова слышны всему Панему. Весьма двусмысленные слова.
— Ты хочешь сказать, — начинает Фликкерман, но его обрывает Рори, говоря, казалось бы, совершеннейшую ерунду:
— Знаете, я бы многое отдал, чтобы увидеть Прим в том платье при совершенно других обстоятельствах.
Раздаётся звонок, и Хоторн, коротко попрощавшись с опять ошарашенным Цезарем, убегает в сторону наших рядов.
— Кажется, всё не так уж плохо, — шепчет он, присаживаясь рядом со мной.
— Дурак, — лишь отвечаю я, зардевшись. Всё, теперь мои щёки станут новым предметом обсуждений.
Начинает играть капитолийский гимн, но лёгкий гул всё ещё стоит в зале: толпа всё ещё не может успокоиться. Капитолийцы не такие уж дураки, чтобы не сложить два плюс два.
Поздравляю, Рори Хоторн. Ты устроил самую настоящую катастрофу.
========== Глава 14 ==========
Мы почти что вбегаем в лифт, пытаясь поскорее уйти из зала. Китнисс освобождает нам путь, буквально пугая всех окружающих своим суровым взглядом. Вся наша команда покорно следует за ней, стараясь не отставать. Я захватила с собой Кору и Ларса — их менторам сейчас явно не до них (да что уж говорить, им вообще ни до кого), не оставлять же их на растерзание толпе.
После выступления Рори в зале начало происходить что-то просто пугающее. Начал мерцать свет, операторам пришлось завершить эфир даже раньше. Работники сцены почему-то не закрыли занавес, поэтому все мы ещё какое-то время могли наблюдать за встревоженным и напряжённым Цезарем. Уже когда мы уходили, я поймала на себе взгляд с балкона, где находились Распорядители. И не просто кого-то, а Плутарха Хэвенсби. Хотя, может, он смотрел на сестру…
В коридоре я случайно задеваю кого-то, пробегая вслед за Китнисс. Я лишь замечаю тёмное короткое платье и слышу сдавленное шипение: лучше бежать мне отсюда, и поскорее. Наконец, мы все залезаем в лифт и, не сговариваясь, громко выдыхаем. Рори, всю дорогу не отпускавший моей руки, по-прежнему крепко сжимает её в своей ладони. Коралина одёргивает своё платье, а затем оборачивается к брату. Смотрит она на него одновременно и строго, и с грустью. Видимо, сама понимает, что шансов у него куда меньше, чем у неё самой. Я не могу сказать, что хочу, чтобы победила она, но и, конечно же, совершенно не хочу, чтобы она хоть как-то пострадала. Больше всего бы я хотела, чтобы выиграли мы все. Абсолютно все. Даже Омел. Может, на самом деле она и не такая пугающая, какой кажется, и, главное, она совершенно не виновата ни в чём. «Во всём виноват Капитолий», — эту фразу часто повторяет Пит, когда говорит о профи: украдкой, шёпотом, не при чужих людях. И именно так и есть. Они, точно так же, как и мы хотят себе хорошей жизни, их к этому приучил Капитолий — он сделал их такими.
От всех этих мыслей меня отвлекает лёгкий звонок — лифт остановился. Близнецы коротко прощаются с нами и выходят. Я бросаю взгляд в сторону менторов: Пит положил руку на плечо Китнисс и что-то ей шепчет, явно успокаивая. Эффи, как ни странно, молчит, что настораживает больше всего. Так, в тишине, мы и проделываем остаток пути.
Когда мы уже находимся на своём этаже, я пытаюсь уйти в свою комнату, как слышу окрик сестры:
— Приведите себя в порядок и выходите к ужину.
Обернувшись, я вижу лёгкую улыбку на её лице. Значит, всё не так уж плохо. Я следую примеру Рори, уже скрывшегося в своем номере, и иду переодеваться. Из бесконечного ряда пёстрых и, по большей части ужасных, на мой взгляд, вещей, я выбираю синее платье без рукавов, едва достающее до колен — оно хотя бы похоже на старые мамины наряды. Я поправляю кружевной воротник и переплетаю косу, которая несколько растрепалась с окончания Интервью. Интересно, а стилисты к нам тоже придут?
Наконец, избавившись от лишних украшений, я выхожу к остальным. Рори тут же оборачивается и слегка улыбается. Китнисс же в это время старается вести себя как можно естественнее и мило беседует с Цинной и Порцией. Эффи следит за временем, чтобы не пропустить повтор Интервью. Пит тоже пытается присоединиться к разговору, но то и дело оборачивается в сторону двери, будто кого-то ждёт. Я подхожу к столу, и Рори, тут же вскочив, помогает мне усесться, отчего я немного краснею. Китнисс и Эффи тут же начинают предлагать мне всевозможные блюда, украшенные резными овощами, фруктами и даже цветами. Я прекрасно понимаю, что скрывается за этой заботой и показным весельем, но я не хочу портить этот вечер, пусть хотя бы эти последние часы пройдут в спокойствии.
Куратор включает телевизор: волей-неволей приходится ещё раз вспомнить о том, что произошло на Интервью. Я по-прежнему сильно переживаю из-за того, что я сказала. Кто знает, как это воспримут: как слова испуганной трибутки или как призыв к бунту? Я стараюсь по большей части смотреть к себе в тарелку, чтобы отвлечься от подобных мыслей, но не получается. Из-за того, что я представляю бледное и испуганное лицо мамы, кусок в горло не лезет. Звучит капитолийский гимн. Эффи что-то бормочет по поводу того, что в этом году структуру повторной записи Интервью пересмотрели: будут ещё какие-то ролики про трибутов. Хм, и о чём же? В голову не лезет ничего, кроме прибытия в столицу и парада.