Я как сумасшедшая мечусь из угла в угол. Я даже не сразу понимаю, что это та самая комната, в которой мы прощались с Китнисс шесть лет назад. Тут всё так же: мягкий ковёр на полу, в котором словно тонешь, бархатный диван и кресла…
Я знала, что первой будет она. Мама смотрит на меня сначала чуть сурово, потом, как только миротворцы закрывают за ней двери, она начинает плакать. Мне с трудом удаётся её усадить на диван и более-менее успокоить.
— Пойми, я не могла иначе, — шепчу я. Она поднимает голову и произносит то, чего я никак не могла ожидать:
— Я могу гордиться своими дочерьми, — я чувствую её успокаивающие объятья, и на секунду мне кажется, что я снова маленькая девочка, которая ищет защиты у матери.
— Только не отчаивайся, прошу, — начинаю я. — Я знаю, что, скорее всего, я уже не вернусь…
— Не смей так говорить! — резко прикрикивает она. — Ты многое умеешь, то, о чём профи и не догадываются! Ты умеешь спасать людей, тогда, когда уже шансов почти нет!
— Но там мне их придётся убивать, понимаешь разницу?
— Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю.
Неужели она, действительно… Когда-то давно мама рассказывала мне об этом, когда учила делать непрямой массаж сердца, показывала точки на теле, от которых зависят некоторые органы… Тогда она меня очень долго учила определять их верное расположение — ведь если ошибёшься, то можно и убить.
— Я не смогу это сделать, — лишь отвечаю я, пряча глаза. Я не могу смотреть на неё. Кажется, она постарела за эти полчаса на несколько лет. Конечно же, мама хочет, чтобы я жила, но ведь я не смогу переступить через себя. Да что уж говорить, Капитолий этого просто не допустит, не позволит выжить ещё одной Эвердин.
Мама крепко обнимает меня и тихо плачет. Я боюсь того, что будет с ней, но стараюсь не думать об этом.
— Я верю, что ты сможешь, — кричит она мне на прощание, когда миротворцы буквально оттаскивают её от меня. Может, у меня есть шанс? Хотя, зачем я обманываю саму себя?
Неожиданно дверь открывается и входит тот, кого я совсем не ожидала увидеть — Гейл. Зачем он зашёл ко мне? Может, просто ошибся комнатой?
Он, молча, садится в кресло и смотрит на меня. Просто молчит, хотя какие слова тут помогут?
— Я только что от брата, — начинает он. В его хриплом голосе слышится нечто, что я прежде никогда не замечала — страх. — Он мне всё рассказал.
— Даже если я не вызвалась добровольцем, эти Игры для меня стали бы кошмаром, — мысль, тревожащая меня с того момента, как Эффи назвала имя Рори, сама собой срывается с языка. Я и сама не замечаю, как начинаю плакать, а Гейл — пытаться меня успокоить.
— Я навсегда твой должник, — шепчет он. — Если бы не ты — Пози погибла. Ты спасла её.
— И заживо похоронила себя, — срывается у меня с языка.
— Никогда не недооценивай противника. Может, получится?
— Они этого не допустят, — резко заявляю я. — Да и какая это может быть победа, если он — погибнет? Выжить вдвоём нам не удастся.
Гейл молчит. Он и сам всё это прекрасно знает.
— Позаботься о маме, — говорю я ему на прощанье.
Двери в последний раз закрываются за ним. Спустя пару минут в комнату заходят миротворцы и проводят меня к лифту. Мы стремительно движемся вниз, на первый этаж, хотя, как мне кажется, падаем в пропасть.
Я не должна плакать. Никто не увидит моих слёз. Они меня не сломают…
Я вижу Рори, уже стоящего на улице. Они уже меня сломали. Эти Игры — в один конец… Интересно, что сказал Гейл брату?
Нас проводят к машине. Не дают и секунды побыть вместе, как будто нарочно… Конечно же, это просто порядок проведения процедуры, но сейчас, когда я уже ни о чём не могу думать, кроме Рори, мне кажется, что всё это заговор. Нас сажают в одну машину. Мы молчим, лишь как можно крепче сжимаем руки друг другу. Неужели ему тоже кажется, что нас хотят разлучить? Наши менторы хранят молчание. Китнисс явно пережила приступ очередной истерики, а может, даже и галлюцинаций. До сих пор помню, как она, услышав мой крик, увидела Руту…
А вот и поезд. Красивый. Жаль, что билет только в одну сторону. Сверкающий на солнце металл так и слепит глаза, заставляя их слезиться. Только не плакать…
Платформа заполнена репортёрами, вспышки фотоаппаратов, которые ослепляют ещё больше. Я ещё сильнее сжимаю ладонь Рори. Ни за что не дам нас разлучить…
Миротворцы впускают нас в поезд, где уже нас ждут Китнисс и Пит. Странно, даже не заметила, что они уже прошли мимо нас. Менторы закрывают дверь за припоздавшей Эффи Бряк, и я тут же слышу хриплый голос сестры, сливающийся с гулом заработавших механизмов:
— Что ты наделала?
========== Глава 4 ==========
Поезд бесшумно мчится в бескрайнюю даль. За окном мелькают нескончаемые поля и леса, сливающиеся в одну бесконечную зелёную стену. Внутри этого сумасшедшего движения не чувствуется: лишь едва покачивается люстра.
Рори и я, молча, смотрим на часы, ожидая повтора Жатвы, который вот-вот начнётся. Китнисс, как только мы тронулись с места, убежала в своё купе и Пит с нею, разумеется. Эффи тоже куда-то испарилась… За всё это время мы не перекинулись и словом: я чувствую, что он хочет что-то сказать, но не может. Возможно, всё ещё не может поверить во всё то, что сейчас происходит. Хотя, я сейчас чувствую тоже самое.
— Спасибо тебе, за сестру, — наконец, произносит Рори. Он даже не смотрит на меня: его взгляд по-прежнему «сверлит» стену, на которой висят часы.
— Не надо, — тихо отвечаю я. — Я просто не могла иначе поступить.
— У тебя, в принципе, был выбор, — продолжает он. — Могла остаться там.
— И сойти с ума от мук совести, — резко, почти шипя, шепчу я. Да, разговор у нас явно не ладится. Лучше бы молчали…
— Как думаешь, у нас есть шанс? — после недолгого молчания говорит Рори. По его голосу понятно, что ему страшно. Только чего он боится? Моего ответа «нет»? Или чего-то ещё?
— У тебя – да, а у меня – нет, — совершенно спокойным голосом отвечаю я.
— Не смей так говорить! — до меня доносится шум открываемой двери и охрипший голос Китнисс. Повернувшись, я вижу наших менторов. Глаза сестры красные от слёз, лицо и волосы влажные от воды. Пит стоит рядом, с тревогой смотря на нас, и всем своим видом выражая искреннее беспокойство за неё.
— Не смей так говорить, даже думать! — повторяет она.
— Ещё рано о чём-то судить, давайте лучше узнаем, кто ваши соперники, — предлагает Пит. Единственный здравомыслящий человек! Он включает экран, и мы тут же видим герб Панема.
— Простите, опоздала, — врывается в комнату Эффи. Вид у нее тоже, мягко говоря, не очень. Парик пребывает в плачевном состоянии, а яркий макияж нанесён гуще обычного, словно, чтобы скрыть покрасневшие веки.
Китнисс усаживается рядом со мной, положив свою руку мне на плечо, — прямо как в детстве. Пит — рядом с Рори, а рядом с ними — Эффи. Я и «мой брат по несчастью» держимся за руки, как и раньше, точно боясь, что нас разлучат. Хотя, чувствую, что это произойдёт уже совсем скоро…
— Итак, приветствуем вас, жители Панема, на Жатве 80-х Голодных Игр! — доносится вечно-оптимистичный голос Цезаря Фликкермана. Последнее время он ещё ведёт и эфиры Жатв. Даже порой интересно:, а какой он в жизни? Может, совсем не весельчак? Вместе с ним ещё один ведущий. У него забавный, манерный, капитолийский акцент и безумные зелёные кудряшки. Правда, как его зовут, я вечно забываю.