— Одно хорошо: я всё же надавала этой Четвёртой, — доносится голос Коры. — С трудом ушла. Не удивлюсь, если у неё начнётся заражение, если ей не кинут лекарство.
— Что ты сделала? — не слишком понимая, переспрашиваю я.
— Она от неё топором отбивалась, — доносится голос Эртера. — Та с Третьим их окружили, правда, мальчик струсил и убежал раньше времени.
Мне не хочется думать о том, что всё же произойдёт с этой девчонкой. От одной слабой мысли тут же становится мерзко. Хотя, я прекрасно понимаю, что иначе быть просто не может.
— Больно? — спрашиваю я, пытаясь осмотреть рану Рори.
— Бывало и хуже, — отмахивается он. Обманывает. Вижу, как изредка жмурится от боли. Чуть приподняв края ткани, вижу, что рана почти такая же, какая и в своё время досталась Эртеру. Но только в этот раз по краям видны грязные следы. Видимо, нож был весь в грязи. Я смутно пытаюсь понять: тот ли это был нож, который Омел бросила в меня, или другой.
Вокруг слишком тихо. Лишь раздаётся едва слышимый шелест высоко в деревьях. Неожиданно что-то светлое спускается на нашу поляну.
— Быть не может, — шепчу я. Эртер подходит и берёт посылку в руки. Насколько я могу рассмотреть она в этот раз значительно меньше.
— Прим, это вам, — удивлённым голосом произносит он, демонстрируя знак на крышке — «12».
Я даже не нахожу слов.
Открываю и едва сдерживаю эмоции. Повязки, бинты, пузырьки… И какая-то маленькая серебристая коробочка. Тщательно осматриваю содержимое, и тут же принимаюсь за дело. Рори старается смотреть на меня, улыбаясь, хотя я вижу как ему больно. Рана оказывается несколько серьёзнее, чем мне показалось сначала. В коробочке оказывается мазь. Отчего-то мне кажется, что она подобна той, что присылали моей сестре на её Играх. Я стараюсь делать всё предельно осторожно, чтобы не усугубить положение.
— Не надо так осторожничать, — замечает он. — Ты боишься даже просто меня коснуться, — голос его снова срывается. — Если хочешь, чтобы я отвлёкся, то расскажи что-нибудь. Или спой.
— Ты знаешь, что из меня рассказчик так себе, а певец тем более.
— Пожалуйста, ты знаешь, что я считаю иначе, — он почти шепчет. — Просто спой, что придёт в голову. Поможет куда лучше.
Какое-то время я молчу — слышно только далёких птиц в небе. А потом слова сами срываются у меня с губ:
— Придёшь ли ты к древу у реки,
Повесили где убийцу троих,
Странные вещи бывают тут порой,
У виселицы ночью увидимся с тобой.
Спустя пару мгновений я осознаю, что я пою, но остановиться уже не могу. Рори, видимо, не знает этой песни, а остальные – тем более. Я стараюсь петь как можно тише, но иногда срываюсь – петь всё же мне непривычно. Рори покорно молчит, а все остальные с любопытством смотрят на меня. В какой-то момент Кора тоже берёт кое-какие вещички из ящика и начинает повторять за мной, обрабатывая раны брата и Эртера.
Придёшь ли ты к древу у реки,
Гдё мёртвый кричал: «Милая, беги!»
Странные вещи бывают тут порой,
У виселицы ночью увидимся с тобой.
Я практически шепчу. Однако что-то мне подсказывает, что где-то дома, многие жители нашего дистрикта прекрасно слышат слова этой старой, полузабытой песни. Или незабытой? Её запрещали: иначе почему мама так долго кричала на папу, когда увидела Китнисс, поющей её?
Придёшь ли ты к древу у реки,
Где я говорил, чтоб сбежали мы.
Странные вещи бывают тут порой,
У виселицы ночью увидимся с тобой.
И сейчас я действительно понимаю, за что её запретили. Отчего-то мне начинает даже казаться, что эта песня куда старее, чем мне думалось. Может, она даже сохранилась с Тёмных времён?
Рори, ничего не подозревая, сидит тихо, слушая. Мне даже кажется, что он особенно даже не задумывается о смысле слов. Или просто не подаёт вида. Мне кажется, что второе более вероятно. Иногда Кора, сидящая напротив нас, жмурится, точно что-то её ослепляет. Она недоумевая смотрит по сторонам, но никак не может найти источник её беспокойства.
Придёшь ли ты к древу у реки,
Наденешь ли шнурок со мною из пеньки?
Странные вещи бывают тут порой,
У виселицы ночью увидимся с тобой.
Я почти заканчиваю, как вижу, что Коралина весьма странно смотрит на меня. На её лице страх и удивление, недоумение и боязнь. Я мельком оглядываю себя, но никак не могу понять, в чём дело – или, может, что-то не так вокруг? Я, насколько мне позволяет положение и всё ещё кружащаяся голова, верчусь по сторонам, пока что-то сверкающее не попадает в поле моего зрения.
Только через несколько секунд я понимаю, что это сойка, висящая на разорванном вороте куртки.
Комментарий к Глава 19
Да, я нашла наконец-то время для проды)) Алилуйя)
P.S. в тексте есть весьма непрозрачная отсылка к песне Florence and the Machine “No light, no light”, поэтому советую её послушать во время чтения, ну, и конечно же, The Hanging tree:)
========== Глава 20 ==========
Какое-то время они смотрят на меня молча. Лишь Коралина, отчаянно борясь со своим любопытством, иногда бросает на меня многозначительные взгляды. Иногда мне даже кажется, что она хочет что-то сказать, но всё никак не соберётся. Отчего-то мне кажется, что взгляд Эртера переменился. Не могу понять его настроения, его мыслей. Порой он едва заметно улыбается. Он восхищён? Или радуется моей скорой гибели? Лишь Рори и Ларс воспринимают всё происходящее так, точно ожидали. Но в случае с Ларсом тут мало понятна причина: или он просто не понимает ничего (что маловероятно), или всё дело в его обычном восприятии вещей — он никогда особенно не позволял себе особенно проявлять эмоции, кроме тех моментов, когда это касалось общих с сестрой ярких воспоминаний.
А Рори… Отчего-то мне кажется, что он догадывался. Ему прекрасно была известна история брошки Китнисс. О том, что именно мне она её приколола на удачу, а я её отдала сестре в тот день, когда её увезли в Капитолий. Несложно догадаться, что в подобной ситуации этот талисман вновь перейдёт ко мне. Только… это ведь не совсем талисман. И это он тоже знает более чем хорошо.
— Значит, — доносится робкий, едва слышимый, голос Коралины. Она боязливо смотрит в мою сторону, слегка прищуривая глаза. — Значит, — сбившись, продолжает она, — ты, как и она…
Я молчу, не зная, что сказать. Скажу «да» — подпишу себе и всем моим родным смертный приговор. Скажу «нет» — опозорю их перед теми, кто прячется и верит. Перед теми, кто провожал наш поезд взглядом перед выстрелом.
— Я… я не знаю, — бормочу я. — Она дала мне его на удачу, — чуть громче прибавляю я. — Тогда, шесть лет назад, она сделала тоже самое, а я его ей вернула, когда она вызвалась вместо меня, — Кора понимающе кивает головой, хотя она по-прежнему смотрит на меня с сомнением в глазах. Эта простая правда — самое лучшее, что я могла сказать сейчас. Я мельком бросаю взгляд на Рори и вижу, как он, нарочно сильно моргнув, выразил одобрение. Значит, всё правильно. Я не наделала новых глупостей.
Когда мы относительно приходим в себя, то Рори сам перекалывает сойку на другую сторону воротника. Эртер, проверяющий состояние наших вещей, приподнимает голову и слегка улыбается. Что это значит? Эта его улыбка, она напоминает мне о нашём первом столкновении, тогда, ещё во время тренировок, в секции растений. Он тогда вёл себя абсолютно иначе, но эта едва заметная улыбка…