Видимо, в Капитолии в этом году мода на оранжевый цвет — Цезарь выглядит, точно на него кто-то вылил банку с краской. Он весело улыбается и произносит несколько ничего не значащих фраз, напоминающих, собственно говоря, почему мы здесь собрались.
— А теперь, посмотрим на наших трибутов! — предлагает второй ведущий.
Крупным планом показывают первый дистрикт. Девушку-трибута зовут Бархат (какие же у них, в Первом дистрикте, странные имена!), а парня — Рубин. Оба — добровольцы, довольно худощавого телосложения, не особо высокие, но чувствуется, что они — профи. Даже не по внешности — всё дело в их глазах. Взгляд не человека — животного, приготовившегося напасть.
Во Втором дистрикте примерно та же картина. За одним исключением. Парень-трибут — Эртер, — мускулистый, темноволосый, чем-то похож на Рубина. Только глаза пронзительно голубые, даже пугают. А девушка… Она младше меня. Гораздо. Ей всего двенадцать. Но она доброволец. И её зовут Омел. Не знаю почему, но мне кажется, что я видела прежде это лицо, видела её…
— Мирта, — слабым голосом испуганно шепчет Китнисс.
— Ты хочешь сказать, — начинает Пит, но она его обрывает.
— Думаю, это её сестра.
— Но зачем ей идти добровольцем? Тем более что она ещё так молода, — вмешивается Эффи.
— Из-за меня, — вдруг доходит до меня.
— Не говори глупостей, — говорит Рори. — Как она могла узнать о тебе, когда у них Жатва происходит даже раньше?
— А зачем ещё тогда? Она бы могла совершенно спокойно потренироваться ещё несколько лет и тогда отправиться на Игры! Почему сейчас? — я уже практически кричу на него.
— Успокойся, Прим. Понять, что на самом деле происходит, мы сможем лишь, когда приедем в Капитолий, — говорит Пит. — А пока лучше посмотрим на остальных.
— Пит прав, — кивает головой Эффи. — Возможно, это просто случайность.
— Случайности не случайны, — шепчу я.
Китнисс затихла и смотрит куда-то вперёд, словно не замечая происходящего. Я тихонько толкаю Пита, и он присаживается на край дивана рядом с ней и начинает что-то шептать. Моя сестра стала слишком часто «пропадать», уходя в «свои» Игры. Я не знаю, что станет с нею, если так будет продолжаться дальше… Под словом «так» я имею в виду, разумеется, эту недо-жизнь.
Пит и Китнисс уходят, и мы остаётся втроём. Эффи с небывалым интересом и азартом смотрит на трибутов, выискивая их сильные и слабые стороны. Я же смотрю на Жатвы довольно рассеяно. Запоминаются лишь самые маленькие трибуты — в этом году их пятеро, больше, чем когда-либо раньше! — и ещё несколько довольно заметных участников: близнецы из Шестого, бледные, как смерть, хромая девочка из Десятого и мальчик из Пятого — с немного безумным взглядом, полным страха.
А вот и наша Жатва. Конечно же, сразу крупный план на лицо Китнисс, её крики и то, как Пит её уводит за сцену. Сразу же в дело включается Цезарь Фликкерман, своими словами ещё больше уничтожающий меня:
— Да, в этом году Игры будут невероятно интересными и трагичными!
— Счастливых вам Голодных Игр! — вторит ему второй ведущий.
— И пусть удача всегда будет на вашей стороне! — оптимистично завершает Цезарь, и экран гаснет.
— Хорошо, что Китнисс этого не видела, — бормочу я. Эффи, молча, подходит к бару, задумчиво разглядывает его содержимое и берёт бокал.
— Эффи, тебе не следовало много общаться с Хеймитчем! — пытаясь пошутить, выкрикивает Рори.
Бряк поворачивается к нам лицом и с грустью оглядывает. Всё лицо в слезах. Эффи, что с тобой сделала эта Жатва! Поверить не могу, что эта вечно оптимистически настроенная капитолийка вообще умеет плакать.
— Простите, что я вытащила ваши имена, мне очень жаль, — шепчет она. Хотя, зачем говорить? Всё и так у неё в глазах видно…
— Невесело получилось, — едва слышно произносит Рори. — А я думал, что вот последняя Жатва, вот пройдёт пара лет, возьму и женюсь на тебе, а тут…
Эффи, в прочем, как и я, слушает всё это, открыв рот. Все слова, что можно сказать в подобной ситуации, будто стёрлись из памяти, и я ничего не могу ответить. Ничего.
— Рори, — шепчу я, хватая его за руку.
— Что уж говорить, поезд упущен, — с горькой улыбкой отвечает он. — Да уж, вот капитолийцы обрадуются, что по их вине не состоялась ещё одна свадьба…
— А это идея! — вскрикивает Эффи, бросив бокал на место. — Может, и получится! — она уже чуть ли не танцует от радости.
— Сноу не отменит Игры, даже если взбунтуется Капитолий! — выдыхает Рори.
— Кто знает? В любом случае, вспомним о Пите и Китнисс: они благодаря этому выжили!
— Ага, а потом их насильно поженили, — не унимается мой напарник.
— Эй, тебе то что? — вмешиваюсь я. — Кажется, пару минут назад ты тут клялся в вечной любви!
— Капитолию и Сноу в частности наплевать на чувства трибутов, на любые, кроме желания поскорее убить друг друга, — Рори грустно смотрит на нас, словно давая понять, что надежды больше нет. Я в задумчивости встаю с дивана и направляюсь к окну. Мелькают деревья, каменные блоки, столбы электровольток и постовые башни миротворцев. И тишина. Только слышен стук колёс.
— А может, получится? — шепчу я, подойдя к нему ближе. Рори прячет свой взгляд от меня, уставившись в пол.
— Ты сама сказала, что у тебя – нет. Тогда какой смысл мне побеждать? Уж лучше сразу встретиться с профи, — голосом приговорённого к расстрелу говорит он.
— Надежда — это всё, что у нас есть. Это всё, что есть у меня. Пожалуйста, не отнимай её у меня, — едва слышно произношу я и чувствую, как слеза тихо стекает по щеке.
— Не надо, — шепчет он, смахивая её с моего лица. Я пытаюсь улыбнуться, но ничего не выходит. Эти признания, эти жесты — всё это причиняет мне боль гораздо большую, чем мысли о скорой и, скорее всего, болезненной смерти. А он, точно этого не понимает! Я отхожу к бару и наливаю себе стакан какого-то оранжевого сока. Вкус сладкого нектара успокаивает нервы и становится как-то поспокойнее. Что ж, раз уж так вышло, то нужно ко всему, даже к Играм, подходить с деловым расчетом.
— Что ж, Эффи, — начинаю я самым серьёзным тоном, — каковы наши шансы? Что ты думаешь о моих соперниках?
Сопроводительница с грустью смотрит на меня, затем на Рори, но всё же не решается ничего сказать. Она ставит так и не начатый бокал красного вина на стойку и тихонько начинает:
— Примроуз Эвердин, — начинает она таким тоном, точно хочет отчитать. Правда, голос у неё заметно дрожит и от этого высокие ноты вновь преобладают. – Нет, что же я такое говорю! — Эффи, взмахнув руками, опять хватает бокал и, пригубив, ставит его на место. Слишком много движений — явно нервничает.
— Прим, милая, — тихим голосом продолжает она. — После всего того, что случилось, о твоих соперниках я могу сказать только одно: стая чёрных ворон. Кто-то слаб, кто-то силён, а кто-то вожак стаи, что решил добиться своей цели несмотря ни на что. Только ты не такая.
— Они вороны. А я тогда кто? — недоумённо спрашиваю я.
— А ты маленькая беззащитная бабочка, — шепчет она и, схватив бокал, уходит из купе.
Бабочка.
Странноватое сравнение, на мой взгляд. Даже забавно: сестра у меня — сойка-пересмешница, а я, оказывается, бабочка. Я подхожу к окну, пытаясь осмыслить сказанное Эффи. Бабочка. А что делают бабочки? Рождаются, оставляют потомство и умирают. И на всё несколько недель — в лучшем случае месяц. Ещё, насколько я помню, это очень нежные существа. В детстве мы с отцом часто гуляли по Луговине и любовались ими. Если мне хотелось взять их на руки, то приходилось брать очень бережно, так, чтобы не осыпалась пыльца с крыльев — иначе они погибнут.