— Три человека. Сможете вылететь через час. На этом разговор закончен, — она тут же ушла из комнаты, даже не дав остальным хоть что-то сказать.
— Она хоть что-то понимает? — качает головой Гейл. Удивительно, что даже он отреагировал. Мне казалось, что ему вообще всё равно.
— Она знает, что мы согласимся на что угодно, у нас нет выбора, — бормочет Пит. Явно намекает о том, что Коин заставила их выбирать между кривлянием на камеру и людьми дистрикта. Но, кажется, Гейл об этом не знает. Ему лучше и не знать.
Постепенно все выходят из комнаты. Я дожидаюсь Рори, и мы выходим вместе.
— Как думаешь, дело стоит того? — наконец, говорит он.
— Может. Я думаю, надо будет прихватить лекарств. У них их явно нет. Или мало, — Рори только кивает в ответ.
— Ты к себе?
— Да, надо маме сказать, а то у Китнисс вряд ли получится прийти.
Мы, молча, заходим в кабину лифта, а затем я выхожу на своём этаже. Рори же уносится куда-то вниз. Наверное, к брату. Мы уже который день разговариваем так. Какими-то обрывками фраз, ломаными предложениями. И только о «деле». Что-то сломалось тогда, в планолёте. И что-то сломалось во мне.
Я вовремя успела: мама уже собиралась куда-то уходить. Я думала просто на ходу рассказать ей обо всём и убежать к остальным, но не вышло. Мама тут же заново открывает дверь нашего блока, и затаскивает вовнутрь.
— Вы точно будете в безопасности? — иногда я очень жалею о том, что в Тринадцатом жители постоянно оповещаются о ходе восстания.
— Не волнуйся. С нами будут местные солдаты, если что, у нас даже будет оружие, — мама немного успокаивается.
— И вы все поедете?
— Вроде да. Коре и Эртеру тоже сказали ехать.
— Об их существовании вспомнили? — мама слегка улыбается. Мы обе понимаем, что эта шутка чуть больше чем правда. Для Коин они почти бесполезны. Впрочем, после ролика о Коре стали говорить.
— Кстати, я видела утром ваш ролик. В столовой показывали всем. Немного странный.
— Слишком «капитолийский»?
— Именно. Немного напыщенный. А вот тот, что снимали в Двенадцатом…
— Я на самом деле не знаю, зачем они вас заставляли это смотреть…
— Вот он хороший, — мама с грустной улыбкой смотрит на меня. — Я тут слышала, что вы пытались тот ролик показать остальным, — она резко меняет тему. — Что-то вышло?
— Немного. Пробились на пару секунд. Они знали, что так будет и сделали короткие нарезки. Во Втором небольшое восстание даже произошло.
— Не ожидали, что их Эртер выжил? — мама снова улыбается. Я лишь пожимаю плечами. Лучше маме не знать о том, что там произошла кровавая бойня и что погибло под сотню человек.
Спустя пару минут я уже наверху. Из наших я пока вижу только Китнисс, поэтому бегу к ней со всех ног.
— Остальные разошлись пока собрать вещи. А я тут пока решила побыть. Нечасто удаётся спокойно посидеть, подышать воздухом, — она указывает на тонкую щель в раздвижной крыше.
— Да, нечасто нам дают такую возможность, — говорю я. Сестра присаживается на пол, а я — рядом.
— Знаешь, я хотела поговорить с тобой кое о чём. Серьёзно, — Китнисс смотрит на меня серьёзно и строго. Давно я не видела такой взгляд. Отчего-то мне вспоминается наш старый дом и то, как я однажды разбила, играясь, старую вазу, ещё маминых родителей. Китнисс смотрела на меня точно также.
— Что-то случилось?
— Об этом я и хочу поговорить. Возможно, мне просто кажется. Сейчас все, мягко говоря, не в себе, но… Ты как-то слишком сильно изменилась за последнее время. И я знаю почему. Я знаю это как никто другой. Но… ты меня немного пугаешь. Если тебя что-то беспокоит, то лучше об этом сказать. Сама знаешь, я не врач, но я, возможно, помогу тебе.
— Я сама знаю, что что-то не так, — я, сама того не желая, несколько повышаю голос. — Слишком нервная, дерганная, да и грублю всем подряд… Я на всех этих собраниях вечно забиваюсь в угол, лишь бы только не влезать!
— Я вижу. Сама была точно такой же. И ты знаешь, что я тебе скажу. Прекрасно знаешь. Это не пройдёт. Никогда. Просто нужно, чтобы рядом был тот, кто знал, чем помочь. Кто мог бы помочь.
— Если ты о Рори, то я тут бессильна. Он со мной почти не говорит.
— Всё из-за того разговора после Двенадцатого? — я лишь киваю. — Прости, не хотела подслушивать, но сложно не услышать чей-то спор, когда сидишь так близко. Всё придёт на круги своя. Ему просто нужно с этим столкнуться. Мы с Питом когда-то были точно такими же. Думали, что чуть ли не враги друг другу.
— Но он сейчас вбил себе это в голову и не хочет ничего больше слышать!
— Хоторны известны своим упрямством, — слегка улыбается Китнисс, а потом, вспомнив, резко прячет улыбку. — Мы все точно играем какие-то роли, ты не думала об этом? Кто-то — гений тактики, кто-то создаёт оружие, кто-то наступает на горло своим принципам и ведёт за собой остальных. Рори не знает, что со всем этим делать. И ты тоже. Все мы. Что бы там ни было написано в ваших документах, но вы ещё дети. Брошенные посреди поля битвы. Потерявшие всё, не имевшие детства. Все мы такие. И сейчас, когда появилась хоть какая-то возможность возместить это, вернуть, они побежали сломя голову на баррикады. Как голодный ребёнок, что узнал, что родители где-то в доме спрятали сладкое.
— Но дети ради сладкого не убивают, — возражаю я.
— Знаю, я не мастер приводить сравнения. Но он всё поймёт, будь уверена. Уж насчёт Рори это я точно могу сказать. Он хочет быть защитником, мстителем, воином, кем угодно, но только не сиротой, без дома и без надежды. А ты…
— Что я? — меня напрягает этот резкий переход.
— Я вижу, что в тебе всё это борется. Я знаю, что тебе всё это противно. И что самое страшное — тут я не знаю чем тебе помочь.
— Знаешь, — срывается вдруг с языка, — иногда я действительно пытаюсь быть тем, кем я никак не могу быть. Проблема в том, что я не могу понять, кто я.
— Вся эта мишура, навязанное поведение — моя проблема в том, что я уже привыкла быть кем-то. С самого начала, с моих первых игр. Сначала — влюблённая дурочка, затем — покорная и покорённая победительница. А сейчас — меня уже никто и ничто не остановит. Кроме долга. Мне абсолютно плевать, что думает обо мне Коин, что думает обо мне Сноу, да плевать, кто ещё. Мне важно, что думаете обо мне вы. И те люди, которые из-за меня гибнут. Они пытаются изменить и тебя. Подсознательно, тонко. Зовут тебя к себе, заставляют сниматься, ездить с нами. Я была против всего этого. Только если бы ты сама захотела.
— Но я не хотела, — я качаю головой. — Я как-то говорила Рори, что мне было бы куда проще, если меня считали мёртвой. А сейчас… Я и сама чувствую, что меняюсь. Эти кошмары… Я и без того была дёрганной, а сейчас тем более. Да и говорю, не пойми что…
— Я постараюсь сделать всё возможное, чтобы отгородить тебя ото всего этого, — шепчет Китнисс. Правда, по её глазам ясно, что она сама понимает, что это маловероятно.
— Нет, — сестра смотрит на меня немного непонимающе. — Если они уже начали — то не отстанут. Мне не дадут спокойно спрятаться в больничном отсеке. Сама прекрасно понимаешь.
Сестра больше ничего не говорит, лишь подвигается и крепко обнимает меня. На секунду время точно идёт вспять, и я словно в той проклятой комнате в Доме правосудия, стою вся в слезах и обнимаю свою сестру, которую увозят на 74 Голодные игры…
Спустя какое-то время подходят и остальные. Рори странновато смотрит на Пита, точно они о чём-то говорили. Кора и Эртер немного удивлённо смотрят на Финика, который идёт рядом с ними и которого сопровождает Энни. Вместе с ними идут ещё трое. Тринадцатые. Позади плетутся операторы.