Сокольничий опустился на колени и пополз вперед, пока не добрался до края естественной платформы. Почти сухим языком облизал пересохшие губы. Самое трудное — спуститься в эту черную пустоту, отдать себя пугающей силе, которая стала его целью.
Закрыв глаза, он повернулся лицом к утесу. Почти конвульсивно сжал веревку и медленно перевалился через край.
Казалось, он повис в пустоте. На мгновение его охватила паника, но он подавил ее, поднял ноги и коснулся ими твердой скалы.
Улучшение его физического и психического состояния произошло мгновенно и было очень значительным.
Ветер оказался не таким уж сильным. Прижимаясь к стене, воин больше не вертелся бессильно с каждым новым порывом.
Странное ощущение вызывал этот спуск по почти отвесной скале. Словно гигантский паук спускается по нити паутины. Тарлах мог бы почти наслаждаться этим необычным ощущением, если бы не помнил, что ждет его в конце.
Море теперь совсем близко. Капитан слышал рев, с которым волны обрушивались на берег. И уже ежился под отдельными случайными фонтанами брызг. Даже дождь, сильный и холодный, не вызывает такого ощущения.
У воина перехватило дыхание, когда на него обрушился поток ледяной воды. Это все еще принесенная ветром пена, но отчасти и волна, плещущая на камни.
Несмотря на неожиданность, Тарлах не выпустил канат. Падение с такой высоты не очень опасно, но сокольничий предпочитал постепенно привыкнуть к холодной воде, прежде чем полностью погрузиться в нее, в тот водоворот, который образовался на месте встречи моря и суши.
Тарлах оставался на месте, пока через него не перекатились вторая и третья волны, потом выпустил трос и погрузился в бурную тьму.
За доли секунды своего падения он испытал страх, слепой примитивный страх, как бы разум ни старался убедить его, что вода внизу свободна от препятствий, хотя в нескольких футах отсюда они начинаются.
Воин ударился о воду и глубоко погрузился в нее.
Он погружался все глубже и глубже, чтобы уйти от беспокойной поверхности в более спокойные слои вобравшись до них, принял горизонтальное положение.
Капитан наемников был сильным и опытным пловцом и теперь использовал все свои возможности. Ему необходимо было отплыть как можно дальше от белой пенной воды и сильных неожиданных потоков, которые окаймляют прибрежные утесы, прежде чем подняться на поверхность и глотнуть воздуха.
Наконец легкие предупредили его, что пора подниматься. Он пошел вверх, осторожно прощупывая дорогу, чтобы не наткнуться на камень или не быть унесенным отступающей от берега волной. К тому же в воде полно обломков, и ему не хотелось удариться о них или о скалы, усеивающие весь этот участок. То, что на суше стало бы незначительным происшествием, в воде может оказаться смертельно опасным.
Сокольничий вырвался на поверхность. Торжествующая улыбка появилась на его лице. Он действительно отплыл достаточно далеко и занял прекрасную позицию для приближения к первой цели.
Еще несколько мгновений он оставался на поверхности, лишь столько, чтобы глубоко вдохнуть. И сразу опустился в безопасную глубину.
Его охватило возбуждение, когда ему удалось ловко увернуться от острого камня, поднимавшегося со дна. В эту ночь, наконец, оправдались долгие часы трудных тренировок, которым он подвергал себя и своих товарищей. Даже сейчас, когда волнение наверху очень сильно и он вынужден держаться глубже, чем обычно, действует он так же привычно, словно справляется с горячей норовистой лошадью. Теперь он знал, что они выполнят свое задание и благополучно вернутся, если, конечно, не вмешается особая прихоть судьбы.
Тарлах не был излишне оптимистичен, он хорошо знал, через что ему предстоит пройти, и потому не надеялся выйти совсем невредимым. Вода слишком темна, ее покрывают слишком плотные обломки, так что даже при полном спокойствии плыть было бы опасно.
Но ему удалось избежать препятствий даже удачнее, чем он смел надеяться. В четырех случаях он ударился о скалу, когда был недостаточно быстр или силен, чтобы избежать столкновения, но все это были лишь царапины, даже плотная ткань, покрывавшая тело, оставалась целой. Во время второго такого происшествия он на мгновение испытал страх, когда вынырнул на вершине поднятой ветром волны. Волна подхватила и понесла его, но у сокольничего хватило присутствия духа снова нырнуть и спастись внизу от ярости волны, прежде чем та смогла ударить его об один из трех островков, посреди которых он барахтался.
Наконец совсем рядом с сокольничим показался темный корпус корабля. Выглядел он огромным и зловещим — пятно непроницаемой черноты на фоне чуть более светлого неба.
Сердце Тарлаха бешено забилось. Теперь его подгонял не страх, во всяком случае не тот цепенящий ужас, который он испытал в первые минуты спуска. Его охватило знакомое возбуждение перед битвой.
Он нырнул и, когда снова вынырнул, оказался под изогнутым бортом первой из отведенных ему трех целей.
Тарлах, оставаясь в тени корабля, подождал, пока его зрение привыкнет к дополнительной темноте и станет чувствительным к малейшим вспышкам света вверху. Это нужно, чтобы относительно быстро отыскать якорный канат.
Вот он! Сокольничий устремился вперед быстро и бесшумно, как акула, и схватил канат. Потом глубоко вдохнул и опустился до того места, где сделает надрез.
Ухватившись за веревку левой рукой и ногой, чтобы получить опору, он вытащил один из кинжалов и начал пилить трос.
Волокна оказались прочными и плотно сплетенными, и даже острое лезвие перерезало их очень медленно и с трудом. Задача усложнялась тем, что ее приходилось выполнять глубоко под водой, так, чтобы случайное перемещение корабля или воды не обнаружило бы надрез преждевременно.
Относительно медленное продвижение не пугало Тарлаха. Он не опасался, что его обнаружат. Даже если бы человек с самым острым зрением посмотрел на него с палубы, он не увидел бы ни его, ни легкие движения каната. Ведь и сам корабль покачивается на волне и ветре. Что касается звуков, то Тарлах их не производит, да даже если бы они и были, он тоже не встревожился бы: он сомневался, чтобы можно было что-то услышать, кроме шума ветра и ударов волн о борта.
Наконец, он убрал кинжал в ножны. Небольшая часть троса осталась нетронутой, этого достаточно, чтобы недолго удерживать корабль на месте. Когда буря еще усилится всего немного, трос лопнет.
Должен быть еще один якорь. Султаниты не такие дураки, чтобы доверяться в бурю единственной опоре.
Вскоре капитан обнаружил второй трос и подверг его той же операции, что и первый, только на этот раз он оставил совсем немного, только чтобы преждевременно не предупредить захватчиков об опасности. Одного взгляда на надрез достаточно, чтобы понять, что он вызнан не естественной причиной.
Сделав это, Тарлах передвинулся ко второй цели. Она находилась очень близко, и ему опять повезло: буквально через несколько минут он нашел якорный канат.
К этому времени он уже немного привык к веревкам султанитов и разрезал канат быстрее.
Потом принялся искать второй, но тот все не попадался.
Сокольничий приподнялся в воде, чтобы лучше видеть. Надрезанная веревка, за которую он цеплялся, была скользкой, и он не смог бы подняться по ней, но так как вода уменьшала его вес, эта веревка все же служила достаточной опорой.
Используя слабый свет, Тарлах принялся искать второй канат.
Сильный порыв ветра обрушился на корабль.
Корпус под ударом покачнулся. Сокольничий смотрел в сторону и потому поздно заметил опасность.
Череп его, казалось, взорвался. Руки и ноги расслабились, и он пошел на дно, словно отягощенный грузом.
Пытался сражаться с водой, но тело ему не повиновалось. Должно быть, сломана шея…
Тарлах пришел в себя, ощущая сильнейшую боль в легких. Он был без сознания всего несколько мгновений, иначе уже наглотался бы воды.