– Что ты ищешь?
– Уже нашел.
Он вернулся с маленькой бутылочкой виски и, отвернув крышку, протянул ей.
– Жидкая анестезия, средство скорее народное, но зато проверенное.
– Я не люблю виски.
– Да тебе и не нужно его любить, лекарства вообще не должны быть приятными на вкус.
Она кое-как сделала глоток. По горлу и дальше вниз разошелся жар.
– Благодарю… что ли, – промямлила она.
Он стал медленно ходить по комнате, оглядывая плюшевую мебель, потом бросил взгляд на вид из окна, раздвинув стеклянные двери балкона. Снизу, с реки Чаофья, доносилось рычание моторных лодок, мчащихся по воде. Потом он подошел к тумбочке, взял из корзины с фруктами для гостей китайскую сливу и очистил ее от колючей кожуры.
– Ничего так номерок, – констатировал он, поглощенный поеданием сливы. – Не сравнить с этой дырой, отелем «Либерти», в которой обитаю я. А кем ты работаешь?
Она глотнула из стакана виски и поперхнулась.
– Я летчик.
– Прямо как отец.
– Не совсем. Я летаю для заработка, а не для кайфа, хотя деньги небольшие, на грузовой авиации много не сделаешь.
– Но и не маленькие, судя по твоей гостинице.
– Я не плачу за номер.
Он удивленно поднял брови:
– А кто же платит?
– Моя мама.
– О, она сама щедрость.
Его саркастический тон вызвал в ней раздражение. Какое он имеет право совать нос в ее дела. Посмотрите-ка на него! Этот бродяга со следами побоев на лице стоит и жует ее фрукты, любуется ее видом из окна. Ветер растрепал его волосы во все стороны во время поездки на «так-таке», а глаз распух так, что практически закрылся. И почему она вообще терпит этого придурка?!
Он с любопытством разглядывал ее.
– А еще за что-нибудь мама платит? – спросил он.
Она вперила в него взгляд.
– Да, за устройство собственных похорон. – Она с удовольствием отметила, с какой быстротой исчезла нахальная улыбочка с его лица.
– Как-как? Твоя мама что, умерла?
– Нет, но она умирает.
Она устремила взгляд в окно, на фонари вдоль набережной. На секунду они заплясали у нее в глазах словно светляки, тогда она сглотнула, и фонари снова обрели резкость.
– Господи, – она устало запустила в волосы руки и вздохнула, – какого лешего я здесь делаю?
– Я так понимаю, ты здесь не на отдыхе?
– Правильно понимаешь.
– А зачем тогда?
– Гоняюсь за привидением.
Она допила остатки виски и поставила стакан на тумбочку.
– Таково мамино предсмертное желание, а последнее желание это святое, – она взглянула на него, – так ведь?
Не сводя с нее глаз, он погрузился в кресло.
– Помнится, ты говорила, что приехала сюда по семейному делу, а с твоим отцом это как-то связано?
Она кивнула.
– Ты поэтому сегодня ходила к Кистнеру?
– Мы рассчитывали, ну то есть я рассчитывала, что он прольет свет на то, что произошло с отцом.
– А почему Кистнер? Ведь в его ведомство потери в боях не входят.
– Да, но входит военная разведка. В 1970-м Кистнер получил назначение в Лаос, и именно под его началом мой отец в последний раз поднялся в воздух. Он же руководил поисками упавшего самолета, если это можно назвать поисками.
– Ну и что же Кистнер, сообщил тебе что-то новое?
– Все, что он сказал, я знала и раньше. Сказал, что прошло двадцать лет, и нет смысла продолжать поиски, что отца нет в живых, а найти его останки не представляется возможным.
– Тебе, должно быть, тяжело было услышать все это – поехать в такую даль и остаться ни с чем.
– Тяжело будет маме.
– А тебе?
– Да не особенно.
Она поднялась с кровати и проследовала на балкон.
– Скажу тебе прямо, мне нет никакого дела до отца, – сказала она, глядя вниз, на воду.
Ночной воздух был наполнен запахами реки. Она знала, что Гай смотрит на нее, чувствовала спиной его взгляд и представляла изумление на его лице. Еще бы тут не изумиться! То, что она сказала, было ужасно, и тем не менее это было правдой.
Она скорее почувствовала, чем услышала, как он подошел. Он встал рядом и оперся о перила балкона. Свет от фонарей на набережной вычертил темным силуэтом его лицо.
Она не сводила глаз с мерцающей реки.
– Ты не представляешь себе, что это такое – быть дочерью человека-легенды. Всю жизнь я только и слышу, какой он был смельчак, какой герой. Да что там, конечно же ему самому нравилось быть знаменитым.
– Многим мужчинам это нравится.
– А сколько женщин страдает из-за этого?
– Твоя мать страдала?
Она вскинула глаза к небу.
– Моя мать…
Она помотала головой и засмеялась.
– Ну хорошо, хочешь, я расскажу тебе про маму? Она была певицей в ночных клубах, в лучших клубах Нью-Йорка. Помню, как-то листала ее дневник и наткнулась на вклейку, это был отзыв о ней какого-то репортера с такими словами: «Ее голос словно плетет волшебную паутину, и всякий слушатель неизбежно попадает в нее». Перед ней были открыты все дороги. Но тут она вышла замуж.
Была первой строчкой в афише, а стала примечанием в мужском романе. Несколько лет мы жили во Вьентьяне, и за все время от нее не слышно было ни слова жалобы, хотя ей так хотелось вернуться домой. Она перерывала все полки в магазинах, чтобы найти хоть что-то стоящее к столу. Взрывы смеха против взрывов ручных гранат! Да, отец прослыл героем, но вырастила-то меня она.
Вилли взглянула на Гая:
– Наверное, так и должно быть в жизни, да?
Он не ответил. Она снова стала смотреть на реку.
– Когда у отца закончился контракт с «Эйр Америка», мы какое-то время пожили в Сан-Франциско, отец работал на внутренней авиалинии. Ну а мы… мы с мамой наслаждались жизнью, жизнью в городе, где не услышишь взрыва мины или гранаты. Однако… – она вздохнула, – однако продолжалось это не долго. Отца одолела скука, полагаю, ему не хватало привычного выброса адреналина в кровь. Ну и славы. Вот он и поехал обратно.
– Они развелись?
– Он развода не просил, да мама и не стала бы слушать, она любила его. – Голос ее дрогнул. – Она до сих пор его любит.
– Он один в Лаос уехал, да?
– Подписал контракт еще на два года. Видимо, ему больше подходила компания безбашенных каскадеров. Они там все такие были, эти летчики, – все добровольцы, не по призыву, все дергали смерть за усы. Думаю, что по-настоящему они переживали жизнь, только когда летали, только тогда им и «вставляло». Бьюсь об заклад, что отец поймал свой самый большой кайф именно тогда… перед самым концом.
– А ты тут как тут, через двадцать лет.
– Вот-вот, тут как тут.
– Ищешь человека, на которого тебе наплевать. Как же так?
– Да я не по своей воле, это желание моей матери. Ей никогда много не нужно было, ни от меня, ни от кого бы то ни было. Но тут дело другое, ей просто необходимо знать правду.
– Последнее желание умирающего.
Вилли кивнула.
– Единственное преимущество ракового заболевания: у тебя остается время, чтобы расставить точки над i. А в случае с моим отцом этих точек целая куча.
– Но Кистнер дал тебе ответ: отец мертв, разве это не ставит точку?
– После всей той лжи, которую на нас вывалили, не ставит.
– Кто же вам лгал?
Она засмеялась:
– Спроси лучше, кто не лгал. Уж поверь, мы обили все пороги. Были в комитете по потерям на войне, были в разведуправлении, были в ЦРУ. И везде твердят одно: забудьте про это.
– Может быть, они не так уж и не правы?
– А может быть, они скрывают правду?
– Какую же?
– Что отец выжил при падении.
– У тебя есть доказательства?
С секунду она испытующе смотрела на Гая, прикидывая, сколько информации ему можно доверить, и удивляясь тому, что уже столько всего доверила. Она ничего о нем не знала, за исключением того, что у него есть чувство юмора и что у него хорошая реакция. А еще, что глаза карие, а улыбка кривая, как не знаю что. И еще, что он был самым привлекательным мужчиной из всех, кого она встречала. Это последнее наблюдение было для нее как гром среди ясного неба. Он действительно был привлекательным. При этом она не смогла бы точно сказать, что именно делало его таким. Может быть, это – его самообладание, то, как уверенно он держался. А может, во всем виновато чертово виски. Вот поэтому-то ей было так жарко изнутри, а в коленях появилась такая слабость, что казалось, она вот-вот упадет, ей пришлось ухватиться за перила.