Всего через три дня после выхода из карцера Джеренс устроил дебош в комнате отдыха первого уровня: ругался и прицельно метал в добропорядочных граждан банки из-под напитков. Гардемарин Росс наивно схватил шалуна за шкирку и поволок на второй уровень. Однако Джеренс прикидывался паинькой лишь до лестницы, где снова превратился в отъявленного хулигана и спустил гардемарина по лестнице. Низверженный офицер Военно-Космических Сил распластался и принялся подавать сигналы о помощи стоном. В конце концов три дюжих солата справились с Джеренсом. Лица их сияли. Незапланированное развлечение доставило им массу удовольствия.
Я отволок Джеренса в лазарет. В поисках ампул доктор Зарес обыскал его с ног до головы, и одежду, и тело, а гардемарины обшарили каюту, но наркотиков нигде не нашли.
Я затолкал бедокура в карцер и побрел по кораблю, не чуя под собой ног от усталости; по пути заглянул в столовую, поглазел на поваров, готовивших ужин, потащился дальше. Проходя мимо каюты Стейнера, вяло подумал: а не кинуть ли его тоже в карцер? Пусть поживет там до конца полета. Хотел в отставку – получай. Заглянув в инженерное отделение, я прикрикнул на Сандру, потаращил глаза на экраны, индикаторы и прочую жуть, пошел обратно на первый уровень, остановился у гардемаринской. В эту каюту по традиции капитан имеет право входить только с официальной проверкой. Черт бы их побрал, эти традиции! Я ворвался с воплем:
– Проверка! Смирно!
Первым вскочил Толливер, потом Рикки. На шахматной доске стояла сложная позиция. Значит, играли в шахматы. Доска чистая, койки заправлены безупречно. Молодец, Толливер, старый служака! Впрочем, разве иного можно было от него ожидать? Черт возьми, не к чему придраться! Я вышел вон, хлопнув за собой дверью.
У своей каюты я немного остыл, нервы медленно приходили в порядок. Анни в каюте не оказалось. Где она может быть? Я заглянул в комнату отдыха. Перед компьютером сидел Алекс.
– Привет, Сифорт.
– Привет. – Я заставил себя улыбнуться. – Чем занимаешься?
– Читаю, – показал он на экран. – Справочник колониального фермера.
– Ты же не фермер.
– Я никто. Лучше читать это, чем сидеть без дела. Если прикажешь смотреть в стену, я и это буду делать часами.
– Хватит себя жалеть! – рявкнул я и выбежал вон.
Наступило время дежурства на капитанском мостике. При моем появлении лейтенант Кан встал как положено, отдал честь, но когда сел, развернул свое кресло спиной ко мне. Целый час я сидел молча, накапливая злость, и наконец взорвался:
– Мистер Кан, вызовите мистера Стейнера, пусть он сменит вас.
– Есть, сэр, – холодно отозвался он.
Вскоре место Кана занял Стейнер. Несколько часов прошло в тягостной тишине.
Отсидев вахту, я побрел в свою каюту. Анни спала. О, хоть ты утешь, уверь меня, что все будет в порядке! Я нежно погладил ей руку.
Внезапно она встрепенулась, цапнула меня ногтями, откатилась в дальний край постели с визгом:
– Не трогай меня!
– Прости, Анни, я всего лишь хотел…
– Не трогай! Не прикасайся ко мне! – Она с плачем убежала в ванную, заперлась.
Я подошел к зеркалу, посмотрел на свое изможденное лицо. Алекс прав: лучше умереть, чем жить такой жизнью. Весь корабль презирает меня. Даже в своей каюте я не нахожу утешения.
Но перед смертью я кое-что сделаю.
Я вернулся на капитанский мостик. Стейнер вскочил.
– Сидеть и молчать! – приказал я, позвонил Толливеру: – Мистер Толливер, найдите мистера Тамарова и приведите его на капитанский мостик.
Вскоре Толливер и Алекс стояли передо мной навытяжку.
– Компьютер, записывай в бортовой журнал! – решительно начал я. – С этого момента лейтенант Эбрэм Стейнер временно отправлен в отставку по собственному желанию. Он исполнял свои обязанности удовлетворительно, и отставка вызвана исключительно его личной просьбой, – Я повернулся к нему. – Стейнер, вон отсюда!
Побелев, он отдал честь и вышел. Я повернулся к Алексу:
– Компьютер, записывай. Лейтенант Алекс Тамаров отозван из отпуска и возвращается к своим офицерским обязанностям. Конец записи.
– Но ведь я… Я же ничего не помню! – ужаснулся Алекс.
– Научим. Мистер Толливер, назначаю вас помощником лейтенанта Тамарова. – У бедняги Толливера отвисла челюсть. – Помогайте ему во всем, будьте при нем неотлучно. В столовой будете сидеть с ним за одним столом.
– Мистер Сифорт! – взмолился Алекс. – Я не смогу…
– Сэр! – рявкнул я. – Капитана надо называть «сэром»!
– Есть, сэр.
– Мистер Толливер, найдите ему униформу. Постоянно обучайте его всем предметам, которые положено знать кадетам, гардемаринам и лейтенантам. Начните с навигации.
– Есть, сэр.
– Сэр, – залепетал Алекс, – я не хочу…
– Это приказ! – отрезал я.
– Но ведь…
– Извините, мистер Тамаров, – вмешался Толливер, – с капитаном не спорят.
Алекс посмотрел на меня, надеясь на поддержку, но мое лицо было непроницаемой маской.
– Разойтись! – приказал я.
Когда они вышли, я вызвал Кана и приказал ему прочесть последние записи в бортовом журнале. Он прочитал их без комментариев.
– Выбирайте, мистер Кан! Вежливость или карцер до конца полета! – резко сказал я.
– Сэр! Вы…
– Стейнер вам не поможет! – гремел я. – Теперь он не имеет права меня отстранить!.
– Я не имел в виду отстранение…
– Налагаю штраф в размере месячного жалованья за нарушение субординации! Выбирайте, мистер Кан! Или вы будете соблюдать офицерскую вежливость, или проведете семь месяцев в карцере!
– Вежливость, сэр. – Лоб его покрылся капельками нервного пота. – Я полагал…
– Да, открытого неповиновения с вашей стороны не было. Но и того презрения, что вы демонстрировали, достаточно. Уж не полагаете ли вы, мистер Кан, что я единственный тиран на всем флоте? Кадеты и гардемарины проходят сквозь ад, чтобы выдержать службу всюду! Разве вас не учили этому в Академии?
– Учили, сэр.
– Если вы не сможете служить под моим командованием, то и флоту не нужны. Рассматривайте службу на моем корабле как тренировку, мистер Кан. Держите вашу ненависть в себе. Не вздумайте выставлять ее напоказ!
– Есть, сэр.
– Заступайте на вахту. – Я вышел.
Дверь карцера оказалась открытой. Старшина Торрес вышел с подносом. Джеренс, только что поужинав, сидел на полу на матраце. Я остановился в двери, оперся о косяк.
– У тебя еще где-то припрятаны наркотики?
– Может быть, – вяло ответил Джеренс. – Между прочим, я умею их делать. Это не так уж трудно.
– Почему ты так наплевательски относишься к собственной жизни?
– А зачем мне такая жизнь?
– Неужели тебе настолько ненавистна Надежда?
– При чем здесь Надежда! Просто я живу там, как в этой тюрьме. Папа хочет сделать меня плантатором. Почему я сам не могу выбирать? С какой стати я обязан делать то, что мне не нравится? Кукуруза, пшеница, бобы… Проклятье Господне!
– Не богохульствуй! – прикрикнул я.
– Вы помешались на религии! Все считают вас сумасшедшим! Вы убили Хольцера! Вы чудовище!
– Именно так. – Я сел на койку, – Я не имею права читать тебе мораль, потому что я не лучше тебя.
Джеренс начал стучать кулаком в стену, все сильнее и сильнее. Я думал, он разобьет себе руку. Вдруг он повернулся ко мне и крикнул сквозь слезы:
– Вы с ним были друзьями! Я знаю! Что вы молчите?!
– Да, – прошептал я. – Мы были друзьями.
– А у меня таких друзей никогда не будет! Где я их найду? На плантации?! – Джеренс немного успокоился, перестал реветь. – Что теперь со мной будет? Выпустите?
– Нет. – Теперь выпускать его было нельзя.
– Я просижу тут весь полет?
– Да. А потом я отдам тебя под суд.
– Боже мой!
– У меня нет выхода. Ты ведь снова наглотаешься своей дури, если я тебя выпущу.
Он долго молчал. Я думал, он соврет, но нет…
– Слишком поздно, – с горечью признался он. – Я взял с собой много наркотиков, рассчитывал, что хватит на весь полет, но уже почти ничего не осталось. Я много думал об этом. Они засасывают, как трясина.