– Пошлите их всех на допрос под наркотиками. Мантье тоже.
– Фредерика?! Он же помогал тебе!
– Он вначале признался в покушении на мою жизнь, потом отказался от признаний. – Имеет ли теперь это значение? Я поспешно выбросил из головы эту мысль и выпалил:
– Надо выяснить наконец правду.
– Палаби и Фолькстэдера нельзя держать просто так, их надо судить или выпустить.
– После допроса. Через пару дней меня отсюда отпустят, тогда и решим окончательно.
– Очень рад за тебя, – улыбнулся Хоупвелл впервые за весь разговор.
– Спасибо.
Я впал в сумрачное молчание. Выздоровление не обещало радости. Физическую боль лекарства заглушали, но от одиночества они спасти не могли. Иногда я выходил в коридор, стоял под дверями палаты, где лежала Анни.
Алекс, навещая меня, по-прежнему говорил мало, вел себя как-то слишком сдержанно. Хармон Бранстэд пришел со своим сыном Джеренсом.
Спустя несколько дней после того инцидента, когда я от ярости задышал самостоятельно, пришел Толливер. Он сразу начал извиняться:
– Простите, сэр, если я вел себя нетактично, но мне очень хотелось, чтобы вы поскорее избавились от трубки в горле.
– Черт возьми, Толливер! Я давно искал предлога, чтобы отправить вас в отставку. – Это признание вырвалось у меня помимо воли, так неожиданно, что я смутился и покраснел.
– Теперь отправите, сэр?
– Нет. Просто некем вас заменить. Да и не хочу искать вам замену. Будьте, как и раньше, моим помощником.
– Вы считаете меня хорошим помощником?! Извините, сэр. Спасибо.
– Подыщите мне место, где бы я мог ночевать, когда выйду из клиники. Работать мы будем в Адмиралтействе.
– Есть, сэр. Чем мы займемся в первую очередь?
– Пока не знаю. – Я устало сел на кровать. – Идите, мистер Толливер.
– Есть, сэр. – Он вышел в лучшем настроении, чем пришел.
– Теперь вы мне верите? – спросил Фредерик Мантье.
Мы сидели на скамейке перед правительственным зданием. Неподалеку рабочий ремонтировал побитое осколками крыльцо. Фредерик постоянно держал ладонь поднятой, прикрывая глаза от слепящего солнца. Я знал, что у него болит голова. После допроса под наркотиками самочувствие всегда паршивое. Но это пройдет.
– Верю, – ответил я.
– Вы собираетесь судить меня за участие в подпольном движении, как Палаби и Фолькстэдера?
– Нет.
– Почему нет?
– Потому что вы только обсуждали различные возможности. Противозаконных действий вы не совершали.
– За слова тоже судят.
– Не изводите меня, Фредерик. Даже если за вами были какие-то грешки, вы уже их искупили.
Лестница перед входом была уже почти восстановлено. Надолго ли? Не сбросят ли рыбы еще больший метеорит?
– Тогда я вернусь домой. Дела на плантации запущены, надо приводить их в порядок.
– Можете остаться, нам нужна помощь. Хотите стать членом Правительства? – предложил я.
– Нет. – Мантье потер глаза. – В вашем правительстве быть не хочу. Кроме того, я не умею ладить с людьми.
То же самое мог сказать о себе и я. Однако долг превыше всего. Ведь Де Марне поставил меня во главе всех оставшихся на этой планете Военно-Космических Сил. Надо ждать возвращения «Каталонии». Когда мы говорили с адмиралом? Кажется, через два дня после того, как я ушел из госпиталя, не прислушавшись к предостережению доктора Абуда.
– Капитан, когда вы собираетесь провести суд? – спросил Мантье.
– Не знаю, Фредерик. Через несколько минут должна подойти миссис Фолькстэдер. Миссис Палаби тоже хочет со мной поговорить. После этого я приму решение.
– Не забывайте, что Надежду обустроили мы, плантаторы.
– Я признаю ваши заслуги, но они не дают вам права на государственную измену. – Я встал, прикрывшись рукой от солнца, всмотрелся в яркое небо, – Кажется, это вертолет.
– Похоже. Ну, я пойду.
В ожидании вертолета Фолькстэдеров я подтянул галстук, пригладил волосы. За дни, проведенные в клинике, я соскучился по униформе, и теперь радовался привычному мундиру, хотя рубашка натирала еще нежные послеоперационные швы.
Из вертолета вышли миссис Фолькстэдер и, к моему удивлению, Сара Бранстэд. Жаль, без нее разговаривать с Леотой Фолькстэдер было бы проще. Я по-военному поприветствовал их, пригласил сесть.
– Вы арестовали Арвина незаконно, – с места в карьер пошла в атаку Фолькстэдер.
– А вы, миссис Бранстэд, по какому вопросу хотите ко мне обратиться? – спросил я, выигрывая время.
– Раньше вы называли меня Сарой. Разве с тех пор что-то изменилось?
– Хорошо, – изобразил я улыбку. – Итак, какова ваша роль в предстоящем разговоре?
– Мы с Фолькстэдерами дружим семьями. Я хотела помочь своей подруге, и Хармон одобрил мое намерение.
– Миссис… э… Сара, видите ли, в чем дело… Арвин поступил нехорошо. Он позволил вовлечь себя в восстание против законной власти.
– Мы никогда не лезли в политику! – всплеснула руками Леота Фолькстэдер. – У нас не самая большая и не самая процветающая плантация, мы не могли себе позволить выступать против новой власти. Ваше старое правительство рухнуло, Лаура провозгласила Республику, это было так естественно. С какой стати мы должны были сопротивляться? Вырази мы ей свое несогласие – она когда-нибудь припомнила бы нам это. Что нам оставалось делать?
– Арвин не был молчаливым наблюдателем, – возразил я. – Он предоставил заговорщикам грузовики, людей и прочую помощь, активно участвовал в восстании.
– Для вас мы сделали больше! Разве можно быть таким неблагодарным?!
– О какой помощи вы говорите, миссис Фолькстэдер?
– Мистер Сифорт, – вмешалась Сара Бранстэд, – я тоже была там.
О чем они говорят? Я порылся в памяти, но так и не понял, что они имеют в виду.
– Леди, объясните, пожалуйста.
– Помните ваш визит к Бранстэдам? – принялась рассказывать Леота. – С вами был лейтенант Тамаров. Когда вы собрались уезжать, я отозвала вас в сторону, чтобы Арвин мог поговорить с вашим помощником. Помните?
– Помню. И что дальше?
– Мы с Арвином решили поговорить не с вами, а с вашим помощником, чтобы беседа носила неофициальный характер и при случае вы имели полное право сообщить начальству, что мы вас не предупреждали.
– Что Арвин сказал Тамарову?
– Не притворяйтесь, будто не знаете. Арвин сказал, что Лаура готовит на вас покушение. Ваш офицер обещал передать вам это без промедления. В тот же день Лаура устроила вам засаду и…
– Взорвала вашу машину и чуть не угробила нашего сына, – закончила вместо нее Сара. – Как видите, вас предупреждали не зря.
Я вспомнил: взрыв, Эдди Босс со сломанной рукой вытаскивает Алекса из разбитого электромобиля.
– Он не успел рассказать, – медленно произнес я, потрясенный внезапным открытием.
– Но почему он не рассказал вам сразу?
– С нами был Джеренс, я не хотел говорить о важных вещах в его присутствии. Алекс начал рассказывать, но я приказал ему молчать. – Значит, виноват в амнезии Алекса я. Какой кошмар! Господи, смири мой дурной нрав, не позволяй мне вредить людям!
– Жаль, – грустно сказала Сара.
– Но если вы знали о замыслах Лауры, почему Хармон пришел на собрание, где она объявила Республику?
– Мы не знали! – выпалила Сара. – Если не верите, допросите меня под наркотиками! Леота сказала мне об этом лишь неделю назад, когда попросила нас заступиться за Арвина.
– Ладно, пусть Хармон не знал о злодеяниях Лауры. Но он обязан был сознавать, что участие в восстании является государственной изменой.
– Дело в том, что мы, как и Фолькстэдеры, не очень богаты и не могли позволить себе враждовать с властью, пусть даже незаконной.
Парнишка, мелкий служащий, принес нам из здания лимонад. Я с удовольствием хлебнул прохладной жидкости. Когда он ушел, я продолжил нелегкий разговор:
– Конечно, у Хармона есть смягчающее обстоятельство. Он вовремя перешел на нашу сторону, помог подавить восстание. А насчет Арвина… Мне надо подумать. Сейчас говорить на эту тему бессмысленно.