Показался невысокий и довольно крутой холм, на вершине которого размещался кирпичный завод. Теперь дорога будет все время подниматься вверх, пока не уткнется в переезд. До него было совсем близко.
Волох и его спутница по–прежнему безмолвно шли вперед.
«Если навстречу попадется какой‑либо подозрительный тип, придется прижать ее к себе… или самому крепче прижаться к ней… Сколько еще раз нужно будет играть роль влюбленного из‑за вечной конспирации!» - улыбаясь, подумал он.
Издалека донеслось глухое дребезжание автобуса.
— Не прибавить ли шагу, как ты считаешь? — сказал он, снова крепко беря ее под руку.
В обшарпанном автобусе, освещенном тусклым, зыбким светом — как будто сквозь пыльные стекла пробивались отсветы далеких молний, — обращал на себя внимание изрядно подвыпивший мужчина средних лет: стараясь во что бы то ни стало доказать, что он способен держаться на ногах, гуляка раскачивался из стороны в сторону, точно маятник. На переднем сиденье самозабвенно шушукалась влюбленная парочка. Для них ничего вокруг не существовало.
Четвертый пассажир, одетый в плащ с капюшоном, на котором сверкали не успевшие растаять снежинки, с виду походил на деревенского жителя, какого‑нибудь крепкого, солидного хозяина. Впрочем, судя по одежде, он мог быть и ремесленником, мелким городским служащим. Человек стоял, крепко упираясь ногами в пол, и, казалось, внимательно наблюдал за тем, что происходило в автобусе. Волох уселся в дальнем, темном углу и слегка сдвинул на затылок шляпу, чтоб можно было держать в поле зрения пассажиров. Девушка осталась на ногах. Она застыла рядом с Волохом, закутанная в ярко–синий плащ с пелериной, намеренно низко опустив капюшон, так что видны были только одни губы, слегка подкрашенные. На лоб спадали пряди волос, и для того, чтобы разглядеть что‑либо, ей то и дело приходилось смахивать их в сторону, и тогда открывался ее очень чистый лоб. В такие минуты девушка казалась необыкновенно привлекательной… Волох заметил, что туфли у нее были совсем не по сезону — слишком легкие и к тому же пронзительно красного цвета. Когда она села, он поневоле обратил внимание на ее ноги, длинные и стройные.
В конце концов она села, после недолгого колебания, рядом с ним, постаравшись спрятать лицо от света, и со стороны, наверно, казалась теперь смутной, зыбкой тенью. Подумав о том, что она и в самом деле напоминает расплывчатую тень, он вздрогнул.
— И все‑таки окажи любезность, сообщи, кому ты обязан этим странным путешествием? — спросил он, пытаясь заглянуть под капюшон, который она нахлобучила по самые глаза.
Девушка резко дернула головой, но было поздно.
Предположение Волоха оправдалось.
— Впрочем, тебя зовут… дай бог памяти. Ага… не то Бабочка, не то Стрекоза… Если вообще не ангел небесный!
— Бабочка, — подтвердила она, — только имя это не для всех. Для тех, кто мне симпатичен. И кому симпатична я.
— Прекрасно, — не растерявшись, подхватил он. — Но еще совсем недавно ты называлась, кажется, Жанной, не так ли? — И укоризненно добавил: — Что же, показалось не слишком благозвучным?
— И Жанна, и Маша! — с вызовом проговорила она. — Какое нравится, такое беру. Никого это не касается.
— Но одно дело просто придумать себе новое имя и совсем другое — нести за него ответственность. Что стало бы, если б каждый, скомпрометировав себя, преспокойно менял имя и тем самым считал себя обеленным?
— В зависимости от условий… Прежде всего для того, чтобы сбить с толку двурушников, людей с двойным дном, — проговорила она, теперь уже более серьезным тоном, хотя по–прежнему избегая встречаться с Волохом взглядом. — Кроме того, есть родители: мамочка, папаша, о которых ни один из вас понятия не имеет. Вам даже представить трудно, до чего несносными бывают старики!
— От которых тем не менее придется получать наследство! — шутливо и вместе с тем язвительно проговорил он.
Но она не откликнулась на шутку.
— А что такое «Полиция нравов», вам известно? Вы когда‑нибудь имели с ними дело? То‑то! И никогда не будете иметь…
— Немного потише, пожалуйста, — прервал он ее.
Сам он говорил только шепотом, причем цедил слова сквозь зубы, даже не договаривал их до конца, — чтоб посторонние уши не могли разобрать смысл разговора.
Она слушала не перебивая, только изредка кратко отвечая на вопросы. В какую‑то минуту Волоху показалось, будто она что‑то жует… На деле так оно и было — девушка незаметно отщипывала крохотные кусочки от горбушки хлеба.