В этом бедственном положении они, надо думать, много раз прощались друг с другом и, конечно, оплакивали свою участь: они знали, что у них кораблей мало; видели, что у неприятелей их много; им было известно, что их город покинут, страна опустошается и наполнена варварами; храмы горели, все ужасы были близки. Они слышали боевые песни эллинов и варваров, сливавшиеся в один звук, слышали возгласы одобрения с обеих сторон и крик погибавших; море было наполнено трупами; обломки кораблей дружественных и вражеских во множестве сталкивались; битва долгое время оставалась нерешенной: то казалось им, что они победили и спасены, то казалось, что поражены и погибли. При таком страхе, конечно, они воображали, что видели многое, чего не видали, что слышали многое, чего не слыхали. Каких молений не воссылали они к богам, о каких жертвах не напоминали им! Жалели детей, тосковали по женам, горевали об отцах и матерях, думали о предстоящих бедствиях в случае неудачи. Кто из богов не пожалел бы их при виде такой грозной опасности? Кто из людей не пролил бы слез? Кто не восхитился бы их смелостью? Да, они далеко превзошли всех людей мудростью в советах и мужеством в опасностях войны: они покинули город, сели на корабли, своих немногих воинов противопоставили полчищам Азии. Своей победой на море[197] они показали всему миру, что лучше с немногими бороться за свободу, чем с множеством слуг царя — за свое рабство. Для свободы Эллады они сделали самый большой и самый ценный вклад: доставили полководца Фемистокла, отличавшегося красноречием, умом и деятельностью, кораблей большее число, чем все остальные союзники, людей самых опытных. И действительно, кто из остальных эллинов поспорил бы с ними умом, численностью и мужеством? Таким образом, они по заслугам получили от Эллады без всякого спора первую награду за храбрость в морском сражении и по справедливости приобрели счастье, соответствовавшее опасностям, и показали азиатским варварам, что доблесть эта есть истинно благородный плод родной земли.
Показавши себя такими в морском сражении и взяв на себя самую большую долю опасности, они своим мужеством завоевали и для остальных эллинов свободу, сделав ее общим достоянием. Впоследствии, когда пелопоннесцы стали строить стену поперек Истма[198], довольствуясь тем, что сами они спасутся, и, считая себя избавленными от опасностей, угрожающих с моря, равнодушно относились к тому, что остальные эллины попадут под власть варваров, афиняне с гневом советовали им, если они останутся при таком решении, окружить стеной весь Пелопоннес: если сами афиняне, преданные эллинами, соединятся с варварами, то последним не будет надобности в тысяче кораблей, а спартанцам не поможет стена на Истме, потому что господство на море будет без всякого сражения у царя. Получив такой урок, да и сами убедившись, что их поступок несправедлив и план безрассуден, а доводы афинян, напротив, справедливы и совет очень полезен, спартанцы пришли в Платеи на помощь. Когда большая часть союзников, ввиду огромного числа неприятелей, ночью бежала со своих позиций, спартанцы и тегеаты обратили в бегство варваров, а афиняне и платейцы победили в сражении всех тех эллинов, которые, потеряв надежду на свободу, надели на себя иго рабства[199]. Славно завершивши в тот день свои прежние битвы, афиняне прочно завоевали свободу Европе и, давши доказательство своей храбрости во всех боях, сражались ли они одни или с другими, на суше или на море, с варварами или с эллинами, были удостоены всеми — как теми, с кем вместе они сражались, так и теми, против кого боролись, — чести стать во главе Эллады.
Впоследствии возникла война между самими эллинами вследствие ревности и зависти к тому, что афиняне совершили: у всех было много спеси, и каждому государству нужны были лишь ничтожные поводы для обвинения афинян. В морском сражении, произошедшем между афинянами и эгинетами и их союзниками, афиняне захватили у них семьдесят триер[200]. Пока афиняне в это же самое время держали в блокаде Египет[201] и Эгину и вся молодежь была в отсутствии, находясь во флоте и в сухопутном войске, коринфяне со своими союзниками, рассчитывая или вторгнуться в беззащитную страну, или оттянуть наше войско из Эгины, выступили в поход поголовно и заняли Геранею[202]. Когда таким образом у афинян одни были далеко, другие близко[203], они не захотели никого отозвать обратно: надеясь на свое мужество и презирая наступающих врагов, люди пожилые и не достигшие еще военного возраста захотели начать борьбу в одиночку: одни имели храбрость благодаря опытности, другие — от природы; одни сами во многих местах показали храбрость, другие подражали им; старшие умели повелевать, младшие — исполнять приказания. Под начальством Миронида они сами вступили в мегарскую землю:[204] воины, уже потерявшие силы и еще не достигшие расцвета сил, победили в сражении всё неприятельское войско: вступив в чужую страну, победили тех, которые хотели вторгнуться в их собственную. Воздвигнув трофей в честь дела, очень славного для них и очень позорного для врагов, одни, уже не имевшие сил, а другие, еще не имевшие их, но и те и другие превосходившие храбростью противников, с величайшей славой возвратились к себе на родину: одни стали продолжать свое образование, другие — совещаться об остальных делах.
197
198
199
200
201
202
203
204