меня и они взбешены.
Черт.
Когда они прыгают, я срываюсь с места и бегу, пригибаюсь, подпрыгиваю. За спиной слышен
рык и топот. Добежав до лестницы, я перепрыгиваю сразу первый пролет ступеней, затем второй.
Они несутся за мной. Я впечатываюсь в дверь, и при столкновении она вылетает вместе с косяком.
Это замедляет меня всего лишь на полсекунды, но этого достаточно. Меня хватают сзади. Ярко
раскрашенная мебель и оранжевая стена цветным пятном пролетают мимо, когда мы падаем и
катимся по полу. Приемная — единственная гостевая комната в психушке и, конечно же не
случайно, единственное комната, которую посетители могут увидеть. В том, что я умру в
единственной комнате, где можно было бы на самом деле жить, есть какая-то ирония.
Я переворачиваюсь, чтобы увидеть, кто меня схватил — тот, кому я порезала щеку. Ястреб.
Он швыряет меня в стену.
Больно.
Обхватывает пальцами мое горло. По его лицу течет кровь.
— Думаешь, можешь драться со мной, полукровка? — Ястреб наклоняется, почти тычась своим
похожим на клюв носом в мой нос.
Я полукровка. Половина чего-то. Половина того, что представляют собой они.
Ястреб медленно ведет пальцем по моей щеке, в том же месте, где я ранила его. Я открываю
рот, чтобы извиниться, чтобы задать вопрос, на который до смерти хочу получить ответ всю свою
жизнь.
Но его вопрос предупреждает мой, черные глаза жестко смотрят в лицо:
— Думаешь, можешь порезать меня, полукровка?
Он нажимает большим пальцем на мою щеку, и ноготь вспарывает кожу. Легкое жжение
начинает гореть огнем, когда он вдавливает ноготь глубже. По щеке бежит кровь, и вопросы,
начинающиеся с «кто» и «что», вянут и умирают на моем языке. Он собирается меня убить.
Словно в доказательство этого, он проводит пальцем по щеке. Моя, как сталь, кожа
вспарывается ногтем словно шелк. Взвизгнув, я пытаюсь вырваться из его хватки. Он наклоняется
вперед, излучая опасность и угрозу. Так вот как чувствовали себя мои жертвы? Беспомощными?
Взмокшими? До одури испуганными?
— Пол-Карим, нам нельзя убивать своих, — произносит главный, входя в приемную.
Да, вам нельзя убивать своих! Каких «своих» — сейчас совсем не существенная деталь.
— Но может произойти несчастный случай, — с рыком отвечает Ястреб.
Мое сердце останавливается.
— Она всего лишь полукровка. Мы скажем, что она — предатель. Что она перебежчик, —
предлагает Щекастый. Видимо, он все еще злится из-за Самсона.
— И это, кстати, может оказаться правдой, — говорит Ястреб и гладит пальцами другую мою
щеку. Его ногти сдирают кожу, и я пытаюсь вывернуться из-под них. — Иначе с чего это она
выбрала Самсона?
Перебежчик? Откуда и куда? Понятия не имею, но это мой единственный шанс.
— Я никуда не перебегала! Я просто не могла устоять! И он первым на меня напал!
Он не купился на это, и мне знакомо выражение его глаз. Он жаждет крови. Я часто видела
такие глаза у своего отражения в зеркале. Слишком поздно. Насмешка судьбы — узнать, что я такая
не одна перед самой своей смертью.
Когда мама говорила, что я особенная и уникальная, я думала, что это так и есть. К тому же, я
никогда не встречала других детей, которые могли бы поднимать машины или жевать стальные
гвозди.
Оказалось, что я такая особенная только для своей мамы. Такая же особенная, как снежинка.
Такая же особенная, как имя ребенка в школьном списке отличников.
Есть другие, такие же, как я. И они хотят меня убить.
10
Было бы неплохо меня об этом предупредить, мам!
— Пожалуйста… — не сдаюсь я. — Это правда. Я не…
— Шшш… — Голодные глаза жадно вглядываются в мои. — Правда не имеет значения, когда
ты так… вкусна. — Он наклоняется ко мне и глубоко вдыхает. Его язык влажно скользит по моей
щеке, слизывая текущую по ней струйку крови. Он ухмыляется, насмехается. Затем замирает. Его
глаза расширяются, и он снова проводит языком по моей щеке.
Его большие, злые глаза встречаются с моими.
— Ты?..
Эхо громкого удара проносится по приемной, и мы все поворачиваемся к входной двери. Она с
треском распахивается.
Похоже, кто-то решил присоединиться к нашей вечеринке.
Глава 3
Хотя гости только прибывают, а еда очень даже хороша, хозяева — полные мудаки.
Новый участник, мужчина, нагибается в дверном проёме. Ну, на самом деле не мужчина, а
человеческий подросток. Одно из самых ни на что не годных божьих созданий — большой как