Тереса замолчала, и герцог обратил свое внимание на Джулиет.
— Итак, сеньорита, — сказал он, открывая портсигар и вынимая сигару, — теперь вы, очевидно, поняли, что не все, что вы читаете в газетах, правда. — Он произнес это ровным и чуть насмешливым тоном.
Джулиет нахмурилась, подавляя в себе желание вскочить на ноги.
— Вы имеете в виду объявление, сеньор? — уточнила она.
Герцог наклонил голову и изящной золотой зажигалкой зажег свою сигару.
— Конечно. Вы были… как бы это сказать… введены в заблуждение! Я весьма сожалею, но… — Он пожал плечами.
Джулиет выслушала его, а потом решила, что окажется в более благоприятном положении, если встанет из-за стола.
Она встала и несколько неуверенно произнесла:
— Вы хотите сказать, что мои услуги здесь не требуются?
— Вы очень догадливы, сеньорита Саммерс, — лениво протянул он. — Именно это я и хотел сказать.
— Но вы… вы потом можете пожалеть об этом, сеньор! — Джулиет глубоко вздохнула. Где же хваленое влияние Эстеллы Винсейро, мрачно подумала она. — Могу я узнать, почему? — спросила она дрогнувшим голосом.
Герцог нахмурился. Очевидно, он не привык, чтобы кто-то обсуждал его распоряжения. Он задумчиво посмотрел на Тересу, потом сказал:
— Я думаю, сеньорита, мы могли бы обсудить этот вопрос у меня в кабинете. Я понимаю, что вы расстроены постигшим вас разочарованием, но я готов заплатить компенсацию за причиненное вам беспокойство. Пойдемте! — Он произнес это тоном, не терпящим возражений, и Джулиет подчинилась, хотя в душе вся кипела гневом оттого, что он вообразил, будто может от нее откупиться.
Он провел ее через холл, потом по длинной галерее, окна которой выходили на розарий, и открыл одну из дверей, за которой оказалась комната, обставленная строгой темной мебелью, а вдоль стен стояли книжные шкафы. Главное положение занимал массивный письменный стол. Герцог подошел к нему и остановился, жестом предложив Джулиет занять стоявший напротив стул. С некоторым страхом она опустилась на стул. Герцог не сел за стол, а продолжал стоять, пристально глядя на девушку мрачным взглядом. Если даже он и нашел что-нибудь привлекательное в лице Джулиет, тронутом легким загаром, в глубине ее широко раскрытых глаз и отливавших золотом пышных волосах, то он не подал вида, а лишь задумчиво смотрел на девушку, словно погруженный в свои собственные мысли.
— Сейчас, — произнес он наконец, когда напряжение, которое испытывала Джулиет, стало почти осязаемым, — уже поздно, чтобы вам возвращаться на Барбадос. Но завтра утром я дам распоряжение, чтобы гидроплан ждал вас в десять часов.
При этих словах внутри Джулиет рухнули какие-то барьеры. Всю свою жизнь она добивалась того, что ей было нужно, и сейчас тоже у нее не было желания сдаваться. Такого шанса у нее больше может и не быть. Когда отец узнает, что сделала Джулиет, он уже никогда не будет ей доверять. Куда бы она потом ни поехала, она не сможет быть теперь уверена, что Роберт Линдсей не послал кого-нибудь следить за каждым ее шагом.
Через два дня после побега Розмари должна была послать письмо, в котором Джулиет все объясняла, не выдавая, однако, своего местонахождения. Письмо должно было немного успокоить Мэнди и отца и помешать им обратиться в полицию. Поэтому теперь Джулиет уже не могла вернуться домой как ни в чем не бывало. Но этот человек, этот надменный герцог, принеся ничего не значащие извинения, пытается разрушить все, что с таким трудом ей удалось добиться; к тому же он совершенно не контролирует ситуацию, которая сложилась в его собственном доме. Неужели он не замечает, что происходит с Тересой? Неужели он не понимает, какие чувства разбудил в ней? Или на самом деле прекрасно осведомлен обо всем, но это только льстит его самолюбию?
В последнем Джулиет не была уверена. Она лишь поняла только то, что Эстелла Винсейро оказалась права. Джулиет нервно сжала руки, опустила голову и выпалила:
— А вам известно, что ваша племянница влюблена в вас?
Герцог ждал ответа Джулиет на предмет ее возвращения в Англию, спокойно просматривая при этом корреспонденцию у себя на столе. Неожиданные слова девушки заставили его вскинуть голову, а глаза потемнели от гнева. Джулиет поежилась, сама недоумевая, как она посмела такое сказать.
— Сеньорита, ваши слова, вероятно, вызваны негодованием по поводу вашего увольнения, но это в высшей степени дурной тон!
Джулиет закусила губу. Какого черта, все равно ее выгонят, так чего же она теряет?
— Дурной тон или нет, но это правда, — ответила она, на секунду подняв глаза. — Как вы думаете, почему она отказывается от общества компаньонки? Да потому, что тогда вы будете меньше времени проводить с ней!