То, что сказано, справедливо и для художника и для ученого. Отдельные блестящие вспышки, не подкрепленные настойчивой, непрерывной работой, не создают настоящей большой ценности ни в мире искусства, ни в мире науки.
Иногда в оценке трудолюбия и одаренности человека могут быть и ошибки. Я, например, вспоминаю, как в школьные годы к концу полугодия регулярно приносил домой нечто вроде табеля, в котором стояло: «Способен, но ленится». Или: «Продолжает лениться, хотя и способен». Думаю, здесь происходила некоторая ошибка педагогов. Я довольно легко схватывал все предметы и поэтому очень быстро готовил домашние задания. А впечатление складывалось, что я ленив и мало времени отдаю занятиям. Не могу сказать, что во всей последующей жизни я проявлял мало трудолюбия. Но всегда считал и считаю, что некоторая степень лености даже полезна. (Правда, я боюсь, что подам дурной совет.) Это совершенно естественно — стремиться иметь хоть немного досуга. Думаю, что куда полезней не сидеть целый день над уроками, не быть обыкновенной зубрилой, а иметь свободное время, когда в голову приходят полезные мысли и возникают занимательные фантазии, которые так интересно претворять самому в жизнь. Так что при хороших способностях некоторая доза лени или бездействия, если они выражаются в стремлении располагать досугом, может оказаться даже полезной. Разумеется, не следует все сказанное преувеличивать и считать, что лень есть самое ценное качество человека, а лентяй — тот идеал, с которого надо брать пример.
Могу поделиться секретом, как я гимназистом использовал свой досуг. Если оставить в стороне увлечение некоторыми видами спорта — коньки, футбол, теннис, — все остальное свободное время у меня уходило на конструирование разных приборов. Я оборудовал себе нечто вроде домашнего верстака и проводил за ним часы. В те времена еще только начинали говорить о радио, а у меня уже был самодельный радиопередатчик. Я собрал установку, которая позволяла получать токи сверхвысокой частоты. С помощью этого прибора мне удавалось показать чудеса, которые вызывали восторг знакомых: например, я извлекал из пальца электрические искры, которые воспламеняли кусочек ватки, пропитанной бензином. Сам я, конечно, не испытывал при этом никаких неприятных ощущений.
Вспоминаю, как однажды меня обвинили в покушении на преподавателя закона божьего — был такой предмет в дореволюционной школе. Я, как все начинающие химики, особенно увлекался взрывчатыми веществами. Однажды я принес в класс йодистый азот — вещество, которое легко взрывается, — и нечаянно обронил крошечный кусочек этого вещества на пол. Когда, по заведенному порядку, в конце урока читали молитву, мой товарищ наступил ногой на кусочек, оброненный мной. Раздался оглушительный треск, взрыв, и наш батюшка, поп Иван, как мы его называли, взбешенный, помчался к инспектору с жалобой, что на него совершено покушение. Мне пришлось натерпеться из-за своего проступка. Как видишь, и полезные занятия в часы досуга могут иметь неприятные последствия. Но я думаю, не стоит этого пугаться, и, если есть какое-нибудь любимое дело, надо отдаваться ему со всевозможной полнотой.
На пути к науке передо мной много раз вставал вопрос: как правильно оценить трудолюбие и талант, как подобрать наиболее подходящих людей для общей работы? Я убедился, что для успеха нужны разные люди. Нужны трудолюбивые, прилежные исполнители и нужны те, что называется, с искрой божьей, то есть талантливые, одаренные, пусть даже они будут с некоторой как будто ленцой.
Нужно, чтобы побольше было чудаков, которые идут неожиданными, новыми путями, а не стремятся точно выполнять только прописи из книжек и инструкций. Воображение, творческое мышление, любовь к познанию неизвестного — вот самые привлекательные для меня черты человека, решившего посвятить себя науке.
К сожалению, а может быть, наоборот, к счастью, нет простого и очевидного рецепта для распознавания одаренности, таланта или просто способности к труду. Во всяком случае, я такого рецепта не знаю. Но каждому человеку, даже самого юного возраста, уже со школьных лет очень важно постоянно присматриваться к самому себе, пытаться здраво и правильно определить свое призвание.
Если бы я вдруг захотел стать музыкантом, то, думаю, доставил бы немало огорчений своим слушателям, так как абсолютно лишен музыкального слуха. Я мог бы целую жизнь учиться музыке, и ничего бы из этого хорошего не получилось.
Важно правильно взвесить свои способности и свои наклонности. Из наиболее благоприятного их сочетания и рождается удовлетворяющая тебя трудовая деятельность.
С. Л. ЛЬВОВ
КИРА, ЗИНА И БОГАТЫЙ НИЩИЙ
У меня есть хорошая подруга. Когда мы с ней собирались вместе в кино, я всегда надевала свое самое красивое платье. Но теперь ей стали покупать вещи лучше, чем у меня. А моя мама мне таких покупать не может: кроме меня, у нее еще двое.
— Неужели у тебя нет платья получше?
Она произнесла эти слова с удивлением и даже с отвращением и с тех пор стала замечать во мне только плохое. Я не знала, как мне ей ответить. Но однажды, когда я высказала Кире все, что об этом думаю, она совсем перестала со мной разговаривать.
Я все-таки попробовала заговорить с ней. Я ее позвала: «Кира!» Она мне не ответила. Я подумала, что она не расслышала, и окликнула ее по фамилии.
Тут она отозвалась.
— Прошу не фамильярничать! — ответила она.
(Кира, видно, думает, что «фамильярничать» — значит называть человека по фамилии! — Редакция.)
— Я тебя звала по имени, ты не откликаешься, назвала по фамилии, ты обижаешься. Как же мне к тебе обращаться?
— По имени и отчеству! — ответила Кира и с тех пор не обращает на меня никакого внимания.
А мы так дружили...
Может быть, я в чем-нибудь виновата? Как мне поступить?
...Зина, конечно, ни в чем не виновата. Тут и говорить не о чем. А вот над тем, как ей быть, стоит подумать. Мне кажется, Зине нужно прежде всего спросить себя: стоит ли жалеть об утраченной дружбе с Кирой? Стоит ли стараться эту дружбу вернуть? Нет! И еще раз: НЕТ!!!
Разве настоящий друг станет судить о своем товарище по тому, насколько модно он одет? Разве упрекнет за то, что одет тот скромнее, чем он сам? Да никогда в жизни! Если он заметит эту разницу, то подумает, что́ можно сделать, чтобы разница эта не бросалась в глаза. Ради друга, ради дружбы можно отказаться от удовольствия покрасоваться в дорогой обновке. Невелика жертва!
Зине тоже хочется носить красивые новые платья. Это понятно. Но она не требует, чтобы ей покупали такие платья, как у Киры. А ведь другая девочка на ее месте могла бы, чего доброго, потребовать и причинила бы своей матери боль, еще горшую, чем та, которую Кира причинила Зине. Зина пишет спокойно и достойно: «Мама моя этого делать не может: кроме меня, у нее еще двое».
По-моему, письмо, которое мы с вами только что прочитали, заставляет беспокоиться не за Зину, а за Киру. С Зиной все будет в порядке. Я верю, что она вырастет скромным, добрым, гордым, надежным в дружбе — словом, хорошим человеком. Заметьте — это очень важно! — она не сказала в своем письме ни одного резкого слова о Кире, хотя та, право же, заслужила это своим чванством, эгоизмом, грубостью. Нет, Зина не спешит осудить подругу. Но портрет Киры все-таки сам собой вырисовывается из ее письма. По правде говоря, не очень-то привлекательный портрет.
...Тут я хочу рассказать маленькую историю. Ребята одной из московских школ позвали меня пойти с ними в поход. Знал я их совсем мало. Приходил к ним однажды главу из новой книги прочитать, послушать, что они скажут, — вот и все знакомство.