Меня мутит, хочется кричать, бежать, проснуться. Потому что это не может быть реальностью.
Но я не просыпаюсь, а всё больше и больше увязаю в этом – в бессмысленном сожалении, в вязкой вине и аромате чужой смерти.
Сил нет даже разжать руки.
***
И я бегу.
Не понимая от кого, к чему, зачем. Все мысли вытеснены страхом, виной и болью. Эти чувства такие оглушающе громкие, что даже мыслей никаких нет – попросту внутренний облом. Наверняка это осколки чего-то важного так царапают грудную клетку.
Мельком, будто сквозь плотный слой ваты я слышу визг машинных тормозов, меня едва задевает, но я падаю, до крови царапая коленки об плохо уложенный асфальт.
Кто я?
Меня тормошат, пытаются добиться ответа, но я не понимаю ни слова их речи.
Кто эти люди?
От их плясок кружится голова, слёзы, которые, казалось, были со мной с самого начала и не думали останавливаться. Пожалуйста, хватит. Я не могу угадать, что вы хотите по вашим жестам и объяснениям.
Замолчите, прошу вас.
Но они продолжают. Обеспокоенные – или мне так кажется – люди сажают меня в свою машину и везут куда-то.
Мне действительно всё равно.
Я устала.
Ведёт русая женщина. Она очень красива, но даже несмотря на панику, немного равнодушна. Она лишь иногда кидает реплики, которые я не понимаю, а потом и вовсе перестаёт, когда ей надоедает не получать ответа. Рядом с ней, на переднем пассажирском сидении расположился немного рыжеватый мужчина, он с волнением смотрит то на плачущую без остановки меня, то на женщину.
Зато внимание второго мужчины я занимаю полностью. Он кажется немногим старше остальных, у него тоже, как у женщины, русые волосы и очень добрые голубые глаза. Они с женщиной очень похожи, может, брат и сестра. Но это не важно.
Важно то, что он быстро осознаёт, что я не понимаю их, но всё равно продолжает болтать, подкрепляя слова жестами. Его речь успокаивает несмотря на то, что я мало что распознаю.
А к концу поездки я понимаю почти всё. Даже не из-за жестов… Я скорее привыкла?
***
Больница. Я знаю это слово. Там пахнет чем-то острым и неприятным, но добрый мужчина просит не бояться, и я ухожу с медсестрой.
Когда ясно, что я технически в норме, ко мне приходит эта троица, и женщина с рыжеволосым мужчиной предлагает стать их семьёй. Я не сразу понимаю, но когда до меня доходит – я киваю. Мне нравится добрый голубоглазый и тихий рыжий мужчины, женщина выглядит встревоженной и виноватой, даже нервной какой-то, но она красивая и совсем-совсем не злая, как кажется, так что совсем не портит картины.
А потом, когда необходимое время пребывания в больничке проходит, меня забирает женщина из детского дома.
Но та семья сдерживает своё обещание.
***
Меня легонько подталкивают в сторону семейной пары. Не узнать ту женщину и мужчину нельзя, хотя за это время их образы и начали стираться понемногу.
— Привет, милая, – говорит женщина.
— Она по-прежнему не говорит. – счёл нужным сообщить директор детского дома №4 новоявленным родителям.
— Мы справимся с этим. – не очень-то и уверенно говорит мужчина, но приветливо улыбается, протягивая мне свою ладонь, я прячу свою маленькую ладошку в его руке.
Кажется, они считают, что я разучилась говорить из-за того, что они меня сбили.
Дядя встречает нас снаружи около машины и протягивает мне плюшевого медведя в половину меня ростом.
А я теперь знаю, что мне шесть и зовут меня Алиса.
***
— Эй, ребёнок, ты меня слышишь? – говорит кто-то.
А я хочу кричать. Но не могу.
Меня тянут куда-то от тела Бель, говорят, что мне лучше отвернуться.
Я задыхаюсь.
Запах крови сменяется запахом медикаментов, случайный прохожий на скорую, детского врача, а после по цепочке на детского психолога и в итоге на психиатра.
Я едва реагирую на людей, их слова, действия, эмоции. Время сменяется калейдоскопом, приёмы лекарств, принудительно-добровольные рисунки, разговоры, когда я молчу, лишь слушая, но не слыша. Постепенно на меня махают рукой.
А потом Доктор Купер становится главным в этой шарашкиной конторе – до чего ж странное слово – и всё меняется. Новое лечение даёт куда лучшие результаты, разговоры возобновляются, он сам приходит ко мне и говорит, не дожидаясь ответа, ворча, что у детей не бывает таких глаз – и со временем я начинаю отвечать.
Надо же, а я думала, что разучилась говорить.
***
Я хватаюсь за голову.
— Почему я этого не помнила? – едва шевеля губами спрашиваю у пустоты я.
Если родителей своих и дядю я узнала только в шесть, то какого чёрта я считала, что это не так? Я не помнила ни пародию на аварию, ни больницу, ни детский дом до этого момента. А речь? Как я так быстро начала понимать русскую речь?
Я или сошла с ума сейчас и выдумала себе новые воспоминания, или Михаил говорил мне правду-матку и я уже была сумасшедшей.
Велика разница.
Бель, значит?
С этим всем надо разобраться. Капитально. Вот прям кровь из носа.
Встаю, подхожу к двери из кабинета и на пробу толкаю дверь. Та с тихим шумом открывается, выпуская меня наружу.
Не, серьёзно, она открыта? Ну да, какова вероятность, что я предположу и проверю. А если я и выйду, то куда я денусь-то?
И правда.
Но соглашаться на предложение Михаила я не намерена.
Поэтому я выхожу из кабинета, прикрывая обратно дверь. То ли мне просто повезло, то ли кабинет Михаила – а его ли он? – находится в отдалении от кабинетов других пернатых, если они у них вообще есть. Небесный офис, а что, звучит!
Невесёлая усмешка, и я возвращаюсь в более уравновешенную свою версию. Паниковать будем потом, Элис, сейчас нужно выдумать что-то этакое, чтобы вернуться в свою тушку.
Ну или хотя бы нервы Михаилу потрепать.
***
Насколько я помнила, Кас, когда Винчестеры попали в Рай, советовал братьям искать дорогу и идти только по ней. И дойдёте вы, кролики, до Райского Сада.
Их миссия осложнялась тем, что их искали, предполагали, куда они пойдут и, собственно говоря, ждали, а мой уход ещё не обнаружили, ну, я надеюсь на это. К тому же, Элис – Смит я или Хоуп – не такой уж важный объект наблюдения. И Мишутка, кажется, занят, что играет мне на руку.
Так что потопала я по дорогам, проносясь почему-то не через свои воспоминания, а через чужие Раи. До чего ж странно звучит.
Но не страннее Райского Сада, который выглядит как Галлифрей в лучшие свои годы, разве что более озеленённый.
Да вы шутите.
— Оригинально, ничего не скажешь. – пробормотала я.
— Здравствуй. – тёмнокожий, совсем коротко стриженный, одетый по простому и выглядящий, как садовник. Почему? Ну, у него эти здоровые ножницы. Встреть я кого с такими в тёмном переулке на садовника не подумала, побежала б от маньяка подальше. И не факт, что была б не права. А так, это Иешуа. Ангел, с которым болтает Бог.
Вообще, я понимаю, почему именно с ним, этого пернатого, похоже, кроме растений ничто не беспокоит и не волнует, такой и осуждать не будет за внезапный уход. Зато будет ждать возвращения, не давая саду божественному зачахнуть.
— Здравствуйте, – вежливо улыбаюсь. Интересно, и как мне попросить его меня вернуть? Моя наглость не настолько… А, ладно, настолько велика, ещё как настолько. Но всё равно, мне как минимум неловко.
— Долго добиралась ты сюда. – говорят мне. Долго? Ну да, каюсь, заблудилась чутка по чужим-то Раям. Интересно, почему я своего не видела? Или Аномалиям Рай свой собственный не положен?
Так, мы ещё не решили, верить в это или нет, так что даже не называй себя так, Элис.
— Прошу прощения. – ну, виноватой я себя не чувствую, увы. Если бы я чувствовала вину каждый раз, когда косячила – я б сошла… с ума? Да я уже, похоже.
— Я знаю, зачем ты здесь.
Ну да, а в Райский Сад вообще приходят за другим? А если серьёзно, мои мысли не открытая книга, вслух я вроде не говорила, куда и зачем иду, так что…
— Да? – против воли мой голос звучит до странности удивлённо.