— Романова не выберут, — улыбаюсь я, — можем пари заключить. Но смотрите, до февраля, я буду находиться в тени, отсвечивать не стану, планирую заниматься исключительно делами «Факела». А вы, кстати, Капитонова в оборот возьмите, он же кадрами ведает, хорошо бы, чтобы все эти элементы плана выходили наружу через него. Он шефа вашего побаивается, да и вообще, думаю, вы бы смогли им манипулировать.
— Да, с Капитоновым у меня нормально взаимоотношения развиваются.
— Одна просьба, Марк Борисович. Держите меня в курсе всего, пожалуйста. Я слишком часто здесь появляться не буду в ближайшее время, так что вы меня не забывайте.
Интересно, будет ли он метить на более высокую позицию? Пока промолчал и, вроде, предложенным местом остался доволен, и против Медведева не возражал, но кто знает, что будет дальше. Сейчас очень многое будет зависеть от Суслова. Вернее, от продолжительности его жизни.
— Ну что, я пойду к Андропову?
— Давай, — озадаченно отвечает Гурко, и я представляю, как он раскладывает пасьянс, но вместо игральных карт перед ним лежат фотографии членов и кандидатов в члены политбюро.
— Разрешите, Юрий Владимирович?
— Заходи, — кивает он.
Я иду по большому, внушающему уважение кабинету. Я тут уже бывал, ещё в бытность Черненко. Светлые деревянные панели, длинный стол, мягкий ковёр, графин с водой, лампа с зелёным абажуром, как у Ленина. Строгая советская роскошь, призванная вызывать дрожь у всякого, попавшего сюда.
Андропов показывает на стул у приставного стола, и я послушно присаживаюсь.
— Егор, ты с ума сошёл? Зачем поссорился с Леонидом Ильичом.
— Я в принципе не планировал, — пожимаю я плечами. — Под горячую руку попал.
— А что ты ему сказал?
— Сказал, что Романов приведёт нас в тупик и не сможет провести нужные нам реформы.
Андропов снимает очки и внимательно на меня смотрит.
— Ты что про НЭП говорил и про частную собственность? — спрашивает он после паузы.
— Нет, конечно. До этого не дошло. Да и… зачем…
Повисает тишина. Я рассматриваю белые присборенные, как в театре шторы.
— Я думаю, тебе надо не мелькать и отсидеться, не высовываясь.
— Я тоже так думаю, — киваю я. — Да, я и не против. У меня дел с «Факелом» столько, что в шапку не соберёшь. Помотаюсь по командировкам в ближайшие пять месяцев. Это организации на пользу пойдёт.
— Почему пять?
— Так в конце января, думаю, начнутся перемены. Вы же не передумали, Юрий Владимирович?
— Какие перемены? — хмурится он.
— Я полагаю, что сейчас Брежнев никуда не уйдёт, потому что с Романовым у него вряд ли получится.
— Почему? — по старой гэбэшной привычке прищуривает глаза Андропов.
— Я боюсь, в ближайшее время в Ленинграде произойдут серьёзные разборки криминала, как в Грузии были, помните? И помните, что руководителю республики за это сделали? А в Ленинграде у нас и диссидентов много. Боюсь, они тоже могут выкинуть какой-нибудь фортель, чтобы подмочить репутацию первому секретарю. Впрочем, с этим я ничего не могу поделать.
Андропов смотрит холодно и твёрдо. Он, безусловно, понимает, куда я клоню. Криминальную бучу я устрою довольно легко, а вот провокации диссидентов и «врагов народа» не по моей части, это ему самому придётся организовывать.
— А ещё ведь и голоса вражеские могут обо всей этой грязи на весь мир раструбить.
— Могут, — соглашается Андропов. — Но для репутации товарища Романова это было бы крайне скверно.
— Ещё бы. Эта история была бы похлеще празднования свадьбы в Эрмитаже. Надеюсь, ничего подобного не случится.
— Я тоже, — кивает Андропов.
И оба мы понимаем, что именно так всё и произойдёт — и провокации, и вражьи голоса.
— Так почему именно через пять месяцев начнутся перемены? — повторяет он вопрос.
— Боюсь, Михаил Андреевич Суслов в это время нас покинет. Нужно, конечно, быть настороже, держать под рукой бригаду скорой помощи, да вот только я точную дату не помню. Конец января и всё. И то могу ошибиться. Я же не готовился к переброске, так что все предсказания основываются на обычной эрудиции.
Мы снова молчим.
— Юрий Владимирович, — прерываю я паузу. — Вы простите меня за прямоту, просто время работает не на нас… Вы планируете проводить реформы?
— Пока рано об этом говорить, — строго заявляет он. — Ещё не сезон. Надо сначала стать тем, кто может проводить эти самые реформы. А до этого времени наши контакты будут сведены к минимуму. Полагаю, ты понимаешь смысл этой предосторожности.