Какой-нибудь влюблённый инженер
К кому-нибудь подходит тихо сзади
И обнимает нежно, например.
И всё! Все крокодилы и баяны,
Соседки, братья, прочая родня,
Все сингапуры и другие страны,
Кефиры, лесби, дуры – всё фигня!
Всё это просто не имеет смысла
И полным бредом стало сразу вдруг.
Ведь в этот миг Вселенная зависла
В кольце его влюблённых сильных рук.
Анна Каренина
Прочитала книжку Толстого и поняла, что «Титаник» ещё не самый плохой вариант. А то, что все мужики сволочи, я и раньше знала.
Я плакать вслух не перестану –
Ну не могу читать без слез,
Как пополам разрезал Анну
Неумолимый паровоз.
Каренин клёвый был мужчина,
Но только, сука, злой, как зверь!
Его вторая половина
Располовинина теперь.
Толстой просёк все очень тонко
И расписал всё по уму.
Вот только эта расчленёнка
Ну совершенно ни к чему.
Здесь очень много тёмных пятен.
Что – паровоз исчадье зла?
Не всем намек такой понятен,
Но я Толстого поняла.
Ведь эта Анна разрывалась
Промеж двумя. А это грех!
И паровоз помог ей малость
И разделил её на всех.
Она б могла родить им дочку,
От Лёши Вронского. Вполне.
Но машинист поставил точку.
И ведь не по своей вине!
Такой по замыслу Толстого
Был символический финал.
И паровоз, фырча сурово,
Блудницу в клочья разорвал.
Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех давя,
Её как муху раздавила,
Так, что аж брызнула кровя.
Никто не смог спасти беднягу –
Ни муж, ни Вронский, ни Толстой.
А если я на рельсы лягу,
Ты тоже скажешь: «Хрен с тобой…»?
Короче, мужики – уроды!
Но я запомню навсегда,
Что провожают пароходы
Совсем не так, как поезда.
Филармонический коньяк
Грустное стихотворение о пропащей жизни.
Пойду-ка я куда-нибудь схожу.
А фигли не сходить на самом деле?
Муж с другом чинит мазду в гаражу
Уже почти что полторы недели.
Свекровь который день мадеру пьёт.
Причём одна, меня не приглашая.
А деверь тот и вовсе идиот.
И на хрена мне в целом жизнь такая?
Схожу-ка я, пожалуй, на балет.
И посмотрю, допустим, «Риголетту».
А в перерыве я зайду в буфет,
Возьму бутылку Хеннесси, конфету.
Всё это молча и печально съем
И загрущу под музыку Россини.
Ну вот зачем всё это мне, зачем?!
Как оказалась я в такой трясине?
Ведь я могла бы космонавтом стать
И улететь в космические дали.
Но вместо этого я лишь жена и мать.
За что вы, суки, жизнь мою сломали?!
За что вы загубили на корню
Мою судьбу, измученную бытом?
И превратили в полную херню
Мечту души существованьем сытым?
И я сижу вот тут и пью коньяк
Под музыку покойного Россини.
А за душою полный, блять, голяк.
А за окошком – вечер тёмно-синий.
И шаток стол, и неудобен стул.
Да и репертуар какой-то жуткий.
И бог меня, зараза, обманул,
Представив жизнь мою дурацкой шуткой.
И этот день прошёл бездарно так,
Бессмертья не приблизив ни на йоту.
Густеет ночь. Кончается коньяк.
И завтра снова, сука, на работу.
Предел жизни
Если вам плохо и грустно, значит, вы не туда смотрите. Солнце, даже если его не видно, совсем рядом, за этими низкими чёрными тучами.
Жизнь подходит к своему пределу.
За пределом жизни только смерть.
Если б у меня был парабеллум,
Я смогла бы быстро умереть.
Если б дали мне веревку с мылом
Или, скажем, калистый циан,
Я бы с Серафимом Шестикрылым
Улетела б в небо, как баклан.
Если бы булыжник мне на шею…
Если бы киркой по голове…
Я ж ведь даже бритвы не имею,
Чтобы чик по горлу – и приве…
И тащусь по жизни я уныло,
Жду неотвратимости конца.
Потому что, видимо, забыла
Хитромудрый замысел Творца.
О сатанинской природе графомании
О роковой ошибке евангелиста.
Однажды раз Евангелие мне
Попалось в любознательные руки.
И я его прочла по всей длине,
Спасаясь этим чтением от скуки.
Я прочитала много в книжке той
О том, что было до меня на свете,
О жизни иудейской непростой,
И как распяли Бога гады эти!
О том, как был Иисус кристально чист,
И как всё появилось в этом мире,
Подробно доложил евангелист,
Как трижды три и дважды два четыре.
Но Иоанн ошибся лишь в одном –