В день святого Валентина
(Ну не сука ли ты, Вова?)
Ты нажрался, как скотина
И сказал, что я корова.
Ты ругался матом с мамой,
Отрубил ей свет в сортире.
И орал, что брат мой самый
Тупорылый пидор в мире.
Ты кричал: «Да ты, зараза,
Жизнь мне загубила на хер!
Я бы был бойцом спецназа,
А не блядский парикмахер!
Я бы стал бы мужем Джоли.
Или даже Пугачёвой!
А сейчас томлюсь в неволе
С тощей крашеной коровой!
Я Аршавиным мог стать бы
И чморить в хоккей Канаду.
Только после нашей свадьбы
Это на хрен мне не надо!
Ты мне жизнь сломала, сучка.
Что я видел от тебя-то?!
Только крики «Где получка?!»
(Дальше много слов из мата)»
Ты рыдал, как самый-самый
Разнесчастный мальчик в мире
И горючими слезами
Залил мне весь пол квартире.
А потом уснул на стуле,
Бормоча, как всё хреново…
Ты, конечно, гад, но [фиг]ли?
Я люблю тебя любого.
Ведь любовь такая злая
И безмозглая зараза,
Что люблю тебя козла я
До истерик, до экстаза.
А была б моя бы воля,
Я б тебя давно убила!
Эх, пойти напиться, что ли,
Чтоб забыть тебя дебила?
Прощальное
Хрупкое сердце разбить легко. Особенно сапогом. И только верная мадера всегда рядом.
Вот и всё, мой друг. Пипец. Финита.
Боливар не выдержал двоих.
Я сижу старухой у корыта
И пишу печальный этот стих.
Всё могло бы быть совсем иначе.
По-другому всё могло бы быть.
Только вот такая незадача,
Нам не сшить разорванную нить.
Ты, конечно, если честно, сука.
Но ни в чём тебя я не виню.
Будет полной дуре мне наука,
Так наивно верящей в херню.
Да, душа всегда к любви стремится.
А душе по роже сапогом.
Вытри кровь, израненная птица!
И лети отсюда прочь, бегом!
Ты потом залижешь эти раны,
Жалобно забившись в конуру.
А козлы и прочие бараны
Мечут пусть перед другой икру.
И потом, надев на грудь кольчугу,
Будешь ты тверда и холодна.
И пустив свою любовь по кругу,
Ты навек останешься одна.
Вот и всё. Прощай, подлец. Финита.
Хилым был твой жалкий Боливар.
Сердце снова на клочки разбито.
Вот такой у нас с тобой зашквар.
Бутылка мадеры
Иногда бывает так сладко доверить свою грусть бутылке. Но не увлекаетесь этим.
Отражается в луже печальный фонарь.
Время льдинкой застыло на стыке минут.
И предательски громко молчит календарь.
И лениво часы никуда не идут.
Сладко-горькой слезой расплылась на столе
Одинокая, грустная капля вина.
Утонуть бы в Неве или Па-де-Кале,
Раз я больше тебе ни на что не нужна.
Без тебя меня нет, без тебя я не та.
Без тебя мир рассыпался в прах. Ну и пусть!
Присосалась пиявкой ко мне пустота,
Умножая печаль и вселенскую грусть.
Уходи. Уноси моё сердце с собой.
Пусть придётся мне боль эту выпить до дна.
И заесть всухомятку солёной тоской.
И залить это сверху бутылкой вина.
Папы индиго
Нельзя преуменьшать эту опасность, нависшую над человечеством! Люди мира! Объединим свои усилия в борьбе с этим злом!
Шла я как-то летом вдоль забора
И стихи писала в голове,
Про подружку, внучку прокурора,
Сгинувшую замужем в Москве.
Отмеряли ноги в ритме ямба
Мой нелёгкий стихотворный путь,
Подбирая рифму к слову «нам бы»,
Подбирая рифму к слову «жуть».
Но закончить стих свой не успела
Я в тот злополучный страшный день.
Я споткнулась вдруг в траве о тело,
Оборвав своё стихотворень…
Тело то раскидисто лежало
В направленье головой на юг.
Я, признаться, струсила немало,
Натолкнувшись на такое вдруг.
Тело было синего оттенка
И с раскрытым ртом на голове.
У него была в грязи коленка.
Даже, если честно, сразу две.
Присмотрелась я – и обалдела!
Тут же под забором на земле
Я нашла еще два синих тела,
Видимых едва в вечерней мгле.
Были все они в какой-то дряни.
И тогда я сразу поняла:
Да ведь это ж инопланетяне!
А верней их мёртвые тела.
Почему ж инопланетный разум
Так легко от жизни нашей мрёт?
Почему накрылся медным тазом
Их промежпланетный перелёт?
Неужели в нашей атмосфере
Что-то катаклизменное есть,
Что им не даёт по крайней мере
Ну хотя бы тупо выжить здесь?
Грустно я на трупы их смотрела,