С болью в сердце всхлипывая лишь.
Но внезапно шевельнувшись тело,
Затянуло про «шумел камыш».
И второе тело подхватило
Песню детства наших пап и мам,
Словно вдруг неведомая сила
Заиграла в этом теле там.
Словно подготовившись к контакту,
Нашу песню спели нам они.
И совсем мне горько стало как-то
От такой, блин, грустной, блин, фигни.
От того, что с дружеской планетой
Не сумели мы наладить связь,
И тела сынов планеты этой
Оказались втоптанными в грязь.
Но когда потом и третье тело
Затянуло с ними «ла-ла-ла!»,
Ваша наблюдательная Бэлла
Сразу всё мгновенно поняла.
И душа моя от острой боли
Накренилась тут же набекрень.
Это ж пели жертвы алкоголя,
Под забором павшие в тот день!
Нет! Не гуманоиды вселенной,
Те, что долететь до нас могли,
Не какой-то разум техногенный –
Пели алкоголики земли!
Синие от беспробудных пьянок,
Грязные, как спившаяся рвань,
Пьющие буквально спозоранок
Всякую буквально срань и дрянь.
Эти алкаши из подзаборья
Словно в душу наплевали мне.
И она теперь болит от горя
Лишь по их умышленной вине.
Ведь они ж могли бы в Третьяковку
В воскресенье с детками ходить.
Или, проявив свою сноровку,
Эверест с семьёю покорить.
Или написать роман о Глюке,
Или, скажем, сочинить квартет.
Или, ловко взяв рубанок в руки,
Выпилить скворешник. Так ведь нет
Подавай им водку и винище,
Пиво, самогонку, спирт, кагор –
Чтоб залить с утра свои глазища
И свиньёю рухнуть под забор.
И валяться в луже пьяным в зюзю,
В ней позоря всех своих родных,
Ползая с трудом в грязи на пузе.
Вот мечта единственная их!
О, алкоголизмус, враг природы!
Что за дьявол выдумал тебя?!
Беспощадно косишь ты народы,
Водкою жестоко их губя.
От тебя же, гад, спасенья нету!
Сколько ты народу погубил?!
И в борьбе с тобой балладу эту
Не щадя пишу своих я сил.
Чтоб каждый пьяный алкоголик
Вдумался, проникнул, и постиг,
Я натерла об перо мозоли,
Написав стихи про пап-индиг.
Воспоминания об «Авроре»
Это стихотворение-воспоминание посвящается годовщине постановки крейсера Аврора в устье Невы на вечную стоянку именно в 1948 году.
Однажды в студеную зимнюю пору
Приехала с мамою я в Ленинград,
Сказав: «Отведи-ка меня на Аврору.
Ведь делают там из детей октябрят!»
«Мала ты ещё, – отвечала мне мама. –
Тебе ещё надо чуток подрасти!»
Но я на Аврору звала так упрямо,
Что было её мимо нам не пройти.
И вот мы вступили на борт теплохода,
Который народам свободу принёс.
Я шапку одела, поскольку погода
Стояла не очень – был сильный мороз.
Темнело. Нева, убелённая снегом,
Куда-то неспешно текла вдалеке.
Торжественно честь отдавая коллегам,
Матросы шагали по быстрой реке.
В лесу раздавался топор дровосека.
Вернее, на башне удары часов.
Аврора торжественно вот уж полвека
Стояла в тени ленинградских мостов.
И гордо над ней трепетал на морозе
Наш флаг, наш российский родной триколор!
И я, замерев в уважительной позе,
До капли запомнила всё до сих пор.
Сосущим чужое
Образец жёсткой патриотической лирики. Ибо нефиг!
Я купила себе чупа-чупс.
И немного его пососала.
И печально подумала: Упссс!
Лучше б съела я русского сала!
С чесночком, да прожилкой мясца!
Да на корочке чёрного хлеба!
После водочки или винца!
Вот что точно понравилось мне бы!
В этом сале российская ширь!
И бескрайность родимых просторов!
В нём былинный седой богатырь
Спрятал свой неуёмистый норов.
В нём раздолье бескрайней души
И простор разухабистых песен!
С салом мир даже без анаши
Очень светел и очень чудесен!
Что мне чуждая нам карамель –
Эта липкая сладость на палке
Из далёких заморских земель,
Превращённых в подобие свалки?
Нет, не та это радость! Не та!
То ли дело родимое сало!
И решительно я изо рта
Чупа-чупс этот мерзкий достала!
И швырнула его на панель!
И ногой подфутболила лихо.
Я, буржуи, вам, блять, не мамзель!
Я – российская наша чувиха!
Белый квадрат Слесарченко
Всем творцам художественным словом посвящается.
Передо мною снова белый лист.
Смотрю в него – и дрожь бежит по телу.
Он так внезапно, так невинно чист,