Сеансы вопросов и пощечин продолжались, наверное, несколько минут. Слезы успели высохнуть, слепив ресницы солью, а я уже перестала даже посылать его в ответ на вопросы. Хотелось, чтобы это прекратилось. А больше всего — уснуть, и никогда не просыпаться. Можно даже прямо тут, в старом грязном кабинете химии…
Оживил наш «диалог» Мезенцев, неожиданно перестав быть бессловесным мордоворотом, и подав голос:
— Макс, ты долго ее по морде бить будешь? Ясно же, что не скажет она так ничего.
— Какая поразительная догадливость. Почти достойная ручной собачонки, — зло протянула я.
Вернее, протянула бы, если бы не опухшее от рыданий горло. Изо рта вырвался скорее саркастический хрип, но своей цели он достиг. Мезенцев встряхнул меня, вызвав боль в и так уже онемевших руках, и я тихо выругалась. Боль душевная временно утихла, но я знала: как только весь этот напоминающий абсурдную комедию фарс закончится, меня накроет так, что мало не покажется никому.
Белоусов только кивнул своему «другу», как бы соглашаясь с тем, что бить меня дальше совершенно бесполезно. Тем более что он, похоже, делал это вполсилы. Только вот почему? Не понимаю. Затем порылся в сумке Мезенцева, и достал оттуда целлофановый пакет. Я в недоумении поймала взглядом его очередную злую усмешку, когда он шел ко мне с этим пакетом.
А потом он надел его мне на голову и затянул вокруг шеи, и я начала задыхаться. Задержать дыхание я не успела, так что легкие начали гореть огнем почти сразу же. Как я ни билась в железной хватке Стаса, вырваться и стянуть с себя это подручное орудие пыток не удавалось. Только тогда, когда я поняла, что вот-вот потеряю сознание, парень снял его с меня. Я часто-часто задышала. Он холодно поинтересовался:
— Еще хочешь?
Я отрицательно замотала головой, не в силах восстановить дыхание.
— В таком случае, советую все же сказать мне, что ты знаешь про отца и мой бизнес. И молчать об этом, если спросит еще кто-то. И, кстати, откуда у тебя вообще такая инфа?!
Дури во мне, видимо, было много, так что я снова послала его нахуй. Он только покачал головой, и снова надел на меня пакет, затянув вокруг шеи так, чтобы под него не поступал воздух. На сей раз, я успела задержать дыхание до того, как пакет оказался должным образом затянут, так что я ощущала на себе пристальный взгляд Максима около двух минут, пока не шевелилась, сосредоточившись лишь на том, чтобы не начать дышать отсутствующим воздухом. Слезы боли градом катились из глаз, легкие жгло, а перед глазами все почернело, пестрея только разноцветными пятнами. Уши заложило, и хотя я снова пыталась вырваться, ничего не получалось, даже несколько неуклюжих попыток ударить кого-то из парней ногой бездарно провалились, а я сама чуть не упала. Да и упала бы, если бы Стас не подтянул меня вверх, как котенка.
В какой-то момент, пакет с меня снова сняли, и, дали отдышаться. На сей раз, это был Стас, похоже, решив взять на себя роль «хорошего полицейского» из американского кино:
— Просто скажи, что знаешь, и пообещай, что никому кроме нас об этом не расскажешь, и все. Ты девочка честная, верная своему слову, так что мы тебя отпустим, — тон у него был странный. Очевидно, ему казалось, что он меня успокаивает, но ничего кроме желания послать его все в те же места он не вызывал. Я упрямо покачала головой. Силы постепенно уходили. Правда, это означало лишь то, что я перестала слать их во все известные места, а совсем не то, что я скажу, что знаю о Максимовом папочке и о нем самом.
Не знаю, сколько раз еще на меня снова надевали пакет, прежде чем я поняла, что устала, и что проще все рассказать. Просто в какой-то момент я тихо начала говорить, мысленно удивляясь тому, что на мои крики никто не пришел. Я рассказала, что следила за Белоусовым, за что получила от него пощечину. Рассказала, что в общих чертах знаю, что он перепродает взятую черти где дешевую «легкую» наркоту в ночные клубы города. Рассказала, что видела его с людьми, которые работают на его отца и знаю, что он ворует у отца что-то противозаконное и продает им дешевле, чем продал бы отец. Рассказала, что считаю, что он идиот и довольно быстро попадется на этом, за что Мезенцев больно заломил мне руку, сообщив, что если все делать правильно — то даже вывиха не будет, но зато будет больно.
В общем, в конце концов, я выложила все, и парни ушли, решив между собой, что обиженной брошенной Каштанке все равно никто не поверит. А я так и осталась лежать на полу пыльного кабинета, понимая, что я не хочу и не могу никуда идти. Слезы снова потекли из глаз, хоть и казалось, что я выплакала все, и я, кажется, провалилась в небытие, уснув прямо там, в полу заброшенном кабинете.