Подумав с полсекунды, я поняла: лучшая ложь — полуправда. И рассказала ей и про секс, и про разговор в пыльном школьном кабинете, умолчав о второй его части. По моей версии, они просто оставили меня в кабинете после того, как Спайк скептически выслушал тираду о том, какая он сволочь, а я там сидела и ревела до семи вечера и появления Дениса. И про разговор возле кафе тоже рассказала, не упоминая о том, чем он мне угрожал. Женщина слушала меня, не перебивая, а я — сбивчиво говорила и пыталась бороться с неуместными слезами. Когда я закончила, она помолчала какое-то время, глядя куда-то мимо меня, устало вздохнула, и поинтересовалась:
— Я надеюсь, вы подумали о контрацепции, Влада? Я сильно сомневаюсь, что этот… молодой человек возьмет на себя ответственность за вашего ребенка, ежели таковой родится. Очень, очень сильно сомневаюсь.
Я отчаянно покраснела, чувствуя себя еще большей дурой, чем обычно, и кивнула. К счастью, мы пользовались презервативами. Мне каким-то образом удалось тогда, отчаянно краснея и бледнея, настоять на этом. Видимо, в каких-то вопросах мой прагматизм брал верх даже над всепоглощающей любовью к Спайку. Учительница снова вздохнула, и подытожила:
— Я верно понимаю, что ты не хочешь, чтобы я повлияла на этого молодого человека и его, прости Господи, друга?
Женщина встала из-за стола, и села рядом со мной. Она взяла мою руку в свою, и заглянула мне в глаза. Я невольно перевела взгляд на ее руки: изящные и загорелые, с качественно сделанными длинными темно-синими ногтями квадратной формы. Очень уж не хотелось лгать, глядя в лицо хорошему, доброму человеку. Зато глядя на ее руки, я смогла произнести пламенную речь о том, что моя защита не имеет смысла. Я — красноречивая девушка.
— Абсолютно верно. Во-первых, это бесполезно. Мы с вами обе знаем, что управы на него нет. Да и что вы собрались делать? Спала я с ним добровольно. Я хотела этого. Я могла уйти, могла отказаться, могла, в конце концов, поверить своим глазам, логике и здравому смыслу, а не ему. Я же… Я понимала, что он испытывает ко мне лишь раздражение. Просто очень не хотела в это верить. И не верила. Дура. А во-вторых, что вы ему предъявлять собрались? Пока что у нас не сажают за то, что человек — подонок. Да и вряд ли будут. А в «разговоре по душам» он вас в лучшем случае пошлет подальше, а в худшем — на словах согласится, а потом обеспечит ваше увольнение. Да и мне достанется по максимуму. Какой смысл? Сам рано или поздно нарвется на кого-то, кто его сильнее. Такие всегда нарываются.
Забавно: если бы я рассказала все — то причин посадить его стало бы очень много. Потому и не стала этого делать. Не то, чтобы я хотела оставить его безнаказанным. Просто хорошо понимала, что причинить вред этой женщине для него будет еще проще, чем причинить его мне. Ему она никто. А я абсолютно не желала, чтобы немногим людям, которым не все равно, жива я или нет, причиняли вред. Со мной пусть делает, что хочет. Кто я, в конце концов? Девочка-отличница, по которой никто особенно и плакать-то не будет. А у Марии Вениаминовны есть дети и внуки, которым она дорога. Да и не только они: эту женщину любили целые поколения учеников. За доброту, ум и умение заинтересовать предметом. И за то, что ее ученики всегда сдавали все экзамены.
Пожилая преподаватель задумчиво смотрела на меня минут пять, по всей видимости, что-то для себя решая. И в конце концов, как и всегда, подтвердила мое мнение о себе, как о сильном и несгибаемом человеке:
— Знаешь, Влада, я отношусь с уважением к твоему решению. Сейчас ты можешь только ждать, пока течение реки принесет труп твоего врага. Я не буду уверять тебя, что ничего не попытаюсь сделать с этим молодым человеком, но я обещаю тебе, что он просто не будет знать о том, кто пытается подтолкнуть мироздание к вправлению его мозгов. А ты, начиная с этой недели, будешь два раза в неделю оставаться в моем кабинете после уроков.
— Зачем это? — удивленно распахнула глаза я.