— Да, я в норме уже. Спасибо, правда. Я не привыкла, чтобы обо мне заботились.
Потом мы с ней попрощались и я поняла, что питаю к этому человеку, к Свете, какое-то странное теплое чувство благодарности. Это приятно, когда кому-то не все равно, что с тобой. И на душе от этого теплеет, наполняя странной и непривычной жаждой жизни. Выходит, не только от любви можно приходить в эйфорический восторг.
Теперь я могла засыпать спокойно. Денису Света передаст, что я звонила, никаких ненужных мне вопросов она не задала и к тому же изрядно подняла мне настроение своим небезразличием ко мне. В общем, я и совесть успокоила, и глупость собственного убеждения, что я никому не нужна, развеяла, как пыль на ветру. А еще звонок Свете мне напомнил, что в шкафу у меня спрятан конверт с нетронутыми деньгами.
Мне стало любопытно, сколько же они собрали, так что я нашла его, открыла и пересчитала. Здесь были положенные мне три тысячи отпускных, а за неделю их должны были дать именно столько, и еще двенадцать тысяч сверху. Они собрали мне месячный заработок! За неделю. Я снова поймала себя на том, что реву. На сей раз от переполнявшей меня теплоты по отношению к этим людям. То, что они сделали плохо укладывалось в голове, но ложилась спать я безумно радостная, потому что мне не удалось покончить жизнь самоубийством.
***
В итоге на следующий день я все-таки не пошла в школу, поскольку чувствовала себя совершенно омерзительно. Оно и понятно. Нечего было утопиться пытаться, не думая ни о чём, кроме себя и своих страданий. А вот в пятницу с утра я оказалась более-менее способна собраться, выйти из дома и прийти в школу, даже не опоздав. Более того, я оделась на сей раз как живой, осознающий, что он делает, человек. На улице похолодало, так что на мне были черные стоптанные кеды, темно-синие джинсы, тонкая черная кофта без рисунка, с длинным рукавом и джинсовая куртка. Это было значительно лучше, чем деловой стиль вперемешку с джинсой, а именно так, по словам Олеси Мироновой, я и выглядела до этого.
То, что я вновь осознавала, что на мне надето и что я вообще делаю, подталкивало к абсурдному, забавному выводу: попытка самоубийства пошла мне на пользу. Впрочем, если бы я довела дело до конца, вряд ли можно было бы так сказать. Я зябко поежилась, в который раз за эту пару дней представляя себе картину опухшего от воды, расползшегося собственного тела. Я, к сожалению, слишком хорошо знала, как должен выглядеть труп самоубийцы, и теперь картинка меня, ставшей этим трупом, преследовала в кошмарах. И я отлично осознавала: это мне еще повезло. Я даже, наверное, простила Спайка за то, что он сделал. Потому что, вытащив меня из воды, он перевесил плохое хорошим. Снова. Сволочь, ничего не скажешь.
Стоило мне вспомнить о нем, как я, как раз подходя к воротам родной школы, обнаружила его машину. В марках я не разбиралась от слова «вообще», но не узнать изящный темно-синий автомобиль, внутри которого столько раз бывала, просто невозможно. Увидев меня, выходящий из нее Спайк сначала изобразил на лице удивление, а потом все то же хорошо знакомое мне последнее время презрение. При этом ни единым словом он меня не удостоил. Когда из-за другой дверцы выбрался Мезенцев, я ощутила невольное желание ускорить шаг, но подавила его. Тот с язвительной усмешкой, выдававшей в нем ранее не замеченный мною интеллект, отвесил мне шутовской поклон, но тоже не подошел, и ничего не сказал. Оставалось лишь кивнуть им, и спокойно пройти мимо по своим делам, то бишь, на тот же самый урок, что и эти два бандита, одному из которых я теперь была обязана жизнью.
Урок был у нашей классной руководительницы, это был английский, и на выяснение, как я посмела пропасть без справки, уйдет в лучшем случае половина урока. Наша классная была весьма неприятной женщиной (хорошего человека Евгешей не назовут), и то, что я пропустила занятия впервые за все время обучения, вряд ли хоть как-то утихомирит ее буйный нрав. Тем более теперь, когда Спайк не будет указывать этой падкой на деньги женщине на ее место. Смешно, кстати: по отношению к прогульщикам она была буйной тигрицей, но стоило кому-то спросить, куда родительский комитет девает деньги, что собирает минимум раз в полгода, как она тушевалась и мямлила, что не занимается финансовыми вопросами и деньги лишь собирает.
Но, к несчастью, сегодня ее жертвой должна была стать я. Объяснять учительнице, что у меня была кратковременная депрессия, едва не завершившаяся суицидом, мне казалось весьма и весьма глупым, так что я решила отвечать и ей, и одноклассникам, что серьезно отравилась и не могла выйти из дома. Типа плохо было, но не настолько, чтобы кого-либо вызывать. И в то же время совсем не настолько хорошо, чтобы дойти до школы. Моя бледность и несколько нарушенная координация движений эту версию косвенно подтверждали, потому что обезвоживание организма в результате отравления может давать такие симптомы, так что я была спокойна за правдоподобность своей лжи.