Трепались мы обычно до одиннадцати или до полуночи, и к этому времени я чувствовала себя выжатой как лимон этими постоянными воспоминаниями, от которых не было спасения, и отрубалась без задних ног. Так продолжалось несколько месяцев, до начала зимы, когда я спала уже не по шесть-семь часов, но по два, по три, да и то урывками, потому что «приятные» сновидения совсем не способствовали отдыху. Скорее уж наоборот, я, словно жертва Фредди Крюгера, боялась спать и отказывалась ложиться, дожидаясь, пока от переутомления я не уйду в нездоровый тяжелый сон.
Мое состояние очень беспокоило Марину, хоть она и спала как убитая и не просыпалась от воплей на всю комнату. Зато она видела, что я поздно ложусь, рано встаю, несмотря на хорошее трехразовое питание худею на глазах, и к тому же бледна, как недавно воскресшее привидение. Все вместе это давало вполне четкую картинку, которая ей не нравилась. С Белоусовыми я не пересекалась, не считая практически прекратившихся визитов Спайка в мою комнату. Да и единственное, что меня волновало в связи с ними, это то, что мать Максима куда-то пропала, потому что за несколько месяцев я, периодически все же видя его отца, ни разу не увидела её. Это настораживало. Как и то, что, стоило мне поднять тему моего освобождения отсюда, Спайк зверел и вел себя неадекватно.
Он, кстати, тоже выглядел не ахти, все время был какой-то уставший задумчивый и раздраженный и не замечал ничего вокруг себя. Ни моего состояния, ни попыток Марины привлечь внимание к нему, ничего. Он даже периодически забывал менять одежду и по нескольку дней ходил в одном и том же. Это было совершенно непохоже на аккуратного, даже педантичного Спайка и потому нервировало. Да и Денис как сквозь землю провалился, насколько я знала от все той же вездесущей домработницы.
Это продолжалось, впрочем, до тех пор, пока Спайку не пришла в голову весьма странная идея: проведать меня ночью, пока я спала. Ему «повезло», и он застал тот момент, когда я ворочалась на постели и кричала во сне, охваченная очередным мучительным кошмаром. Смутно помню, что мне снилось то самое изнасилование, но не так, как оно происходило в реальности, а так, как оно теоретически должно было выглядеть по мнению покойного Андрея. Проще говоря, передо мной разворачивалась невеселая картина, в которой четыре подонка пустили меня по кругу. Как назло, сон был до отвращения реалистичный и упорно не желал меня отпускать, так что Белоусову-младшему довелось, вероятно, увидеть самую неприятную сцену из тех, что разворачивались в гостевой спальне его дома, когда он не видел и не слышал.
Я очнулась оттого, что он тряс меня за плечи и как-то испуганно, я бы даже сказала, ошарашенно шептал:
— Каштан, проснись! Этого нет, это просто сон, все хорошо. Ты дома.
Последняя его фраза по сути меня и разбудила, причем мгновенно и полностью. Сна не осталось и в голосе, только яд и злоба.
— Я у тебя дома. Против своей воли. Спасибо, что разбудил. Сколько сейчас? Три, четыре утра? Если так, то за последний месяц это рекорд — обычно я, уснув в одиннадцать, встаю в два.
Обеспокоенность парня как рукой сняло, и он раздраженно посмотрел на меня, отстраняясь.
— Ты еще десять тысяч раз мне напомнишь о том, как не хочешь здесь находиться? Хватит уже. Лучше скажи, какого черта тебе снятся кошмары, от которых ты плачешь во сне и спишь по три часа в сутки, и почему я об этом узнаю только сейчас?! — повысив голос, проговорил парень.
— Ммм… Например потому, что это тебя не касается, — ответила я лишь на последний вопрос. — Прекрати орать, Марину разбудишь. Она не виновата, что тебе непонятно зачем приспичило прийти сюда посреди ночи.
— Меня касается все, что с тобой происходит, — холодно ответил он, окончательно отходя от моей постели. — Хотя бы потому, что я плачу этой дуре-психологу, а толку с этого, судя по твоему состоянию, никакого. Поднимайся накинь на себя что-нибудь и приходи на кухню, поговорим, — он вышел за дверь, уже на пороге крайне язвительно добавляя, — Раз уж ты так не хочешь беспокоить Марину. Не придешь через полчаса — придется мне говорить с тобой здесь.