— Ничего. Вообще ничего, Максим. Ты… убил во мне все позитивные эмоции по отношению к себе. Прости, — последнее слово я добавила, не желая, впрочем, извиняться. — Здесь можно где-нибудь вымыться? — а это уже чтобы показать, как сильно меня «волнует» его эмоциональное состояние.
Белоусов снова ударил по столу, но ничего не сказал, уставившись в одну точку. Очевидно, я лишила его желания язвить своим ответом. Мезенцев же подошел ко мне, и тихо сказал:
— Сначала лучше поешь, а то есть риск, что ты потеряешь сознание. Потом я тебя провожу до ванны.
Я кивнула, и парень включил свет в этом странном… бункере? Я, как обычно, понятия не имела, где мы. Отвечая Максиму я на самом деле покривила душой: не было никакого равнодушия. Было желание причинить ему боль, желательно, такую же, как он мне. И за него почти не было стыдно…
На сей раз он не поймал меня на лжи, и, когда в помещении загорелся свет, я обнаружила, что это одна большая комната с холодильником, микроволновкой, шкафом, софой, на которой я лежала, и двумя раскладушками. Ну и со столиком, за которым теперь сидел один только Макс. А его друг кивнул мне на холодильник, и уселся за компьютер, находившийся за софой, в дальнем углу комнаты. Там же находилась и дверь, очевидно, как раз в ванну, так как вместо двери «на выход» был проем, в котором стояли два мощных мужика с автоматами. Серьезно здесь все…
Помещение было без обоев, с бежевым старым линолеумом выполненным «под деревянные доски», и на удивление неуютным. Здесь было холодно, но обнаружила я это только тогда, когда вылезла из-под зеленого клетчатого колючего одеяла чтобы взять что-нибудь из небольшого двухкамерного холодильника. На софе так же обнаружились мои пижамные штаны, оставленные когда-то давно в комнате, в которой я жила уСпайка дома.
Их я и надела, чтобы не смущать дорогих конвоиров, которых сюда скорее всего заперли по той же причине, что и меня, поскольку, какими бы крутыми они не были, по сути они оставались детьми, пусть и умеющими обращаться с оружием. По крайней мере, я в этом была практически уверена.
Руки у меня заметно дрожали, как всегда бывает от слабости, если долго не ел, и я мысленно поблагодарила Мезенцева за умную мысль о том, что для начала мне стоит поесть. Благодарить его вслух все еще было странно и непривычно, так что я малодушно не стала этого делать. Поднявшись с софы и едва не упав обратно, я краем глаза отметила, что Максим чуть было не бросился мне помогать, но, видимо, вспомнив мои слова, снова сел. Я мысленно усмехнулась и упрямо пошла в сторону холодильника. Пошатываясь, чувствуя себя более чем омерзительно, но сама.
Внутри обнаружился запас полуфабрикатов, наверное, на год вперед. Здесь были всяческие котлеты, блинчики, овощные смеси, пицца, и даже пельмени, которые, правда, вряд ли можно было приготовить без кухни. А еще в ту же низко расположенную двойную розетку, в которую был подключен холодильник, оказался воткнут шнур от электрического чайника. Это, определенно, утешало. Я выудила из недр этого хранилища продовольственных запасов какие-то рыбные котлеты, и поставила их разогреваться в микроволновку. Она стояла на небольшом столике и там же оказалась стопка одноразовых тарелок и, как ни странно, вполне нормальные столовые приборы. Не пластиковые, я имею ввиду.
Тишина в комнате была давящая, ее не нарушало ничего, кроме стука клавиатуры, писка, издаваемого кнопками под моими пальцами, и моих неуклюжих шагов. То, что эту атмосферу я создала собственными руками умиротворяло. Все было так, как должно, хотя одновременно с тем и неправильно. Впрочем, когда очередной протяжный писк возвестил меня о том, что еда готова, я положила по порции всем троим, а не только себе, а затем, с пластиковой тарелочкой в дрожащих руках, победно уселась обратно на «свою» софу.
Спайк на мое поведение среагировал неприязненным взглядом, а Мезенцев иронически усмехнулся, посмотрев на красивые старинные часы на своей руке, с которыми никогда не расставался:
— И тебя с Новым Годом, Каштанка.
Я кивнула ему, и мелко задрожала от нехорошего предчувствия. Если праздник пришел к нам в такой обстановке, то как же мы проведем год? Мысль показалась абсурдной, нелепой, и я раздраженно вгрызлась в безвкусный полуфабрикат. Парни последовали моему примеру, и, пока мы ели, тишину не нарушало вообще ничего. Мерный стук челюстей и рваное дыхание в нее неведомым образом вписывались, подчеркивая зловещесть и одновременно с этим банальность того, как мы проводили праздник.