з того, что он почему-то не высказал мне в лицо. - А во-вторых? - ни Мезенцев, ни Белоусов, не замечали ни меня, ни той бури, что бушевала у меня внутри. Впрочем, чему я удивляюсь? На вопрос Стаса, Максим холодно усмехнулся, заставив меня еле слышно вздрогнуть от тихого ужаса. - А во-вторых, смотри, мой дорогой друг. Хотя я не все видела в щелке приоткрытой двери, но того куска, что был виден, было более чем достаточно. Максим достал из черного кожаного портфеля, который я раньше не замечала, свой нетбук, и развернул его к Стасу и, частично, ко мне. На небольшом экране разворачивалась очень знакомая мне сцена, тем более что камера, которой он все это записал, писала и звук тоже. - Когда ты так себя ведешь - еще как демонизирую. Ты похож на инкуба, - донесся до меня мой собственный голос, слегка искаженный видеокамерой. Н-да. Я ведь тогда даже и не обратила внимания, что он не снимал рубашки. Не до того было. Да и откуда у него такие шпионские штучки? И, главное, зачем? Уж явно не для того, чтобы трахать одноклассниц и снимать это на камеру. Украл у отца, скорее всего... Хотя, какая разница? Мезенцев с интересом любовался на мое обнаженное тело, «вид сверху» и, временно, боль от предательства уступила место отвращению, которое я испытывала к этому лицемерному подонку. Теперь-то до меня, наконец, дошло, кто из них меня хотел, а кто воспринимал как «эту нищебродку». Все смешалось, вроде бы перевернувшись вверх дном, а на самом деле - встав на свои места. - Да ты нереально крут, Макс! - заявил Мезенцев довольно. Скотская харя... - А как ты это провернул вообще?! - Легко. Взял у отца одну из этих мелких камер и попросил Новика сделать такую же мне и вмонтировать в пуговицу на рубашке. Он мужик умный и умеет со всем этим обращаться. Не хотелось бы, правда, чтоб Вася узнал, зачем она мне: он-то эту шлюшку любит. За что только, не понимаю. Сосет она ему, что ли? - До чего же мерзко со всего этого. И со своей догадливости тоже. Держать себя в руках становилось все труднее, но если уж я решила, что дождусь, пока они закончат разговор, значит, так тому и быть. Я аккуратно переступила с одной ноги на другую и продолжила подслушивать. - Ну, тогда Маришка теперь будет работать у тебя, а Роза - у меня, - констатировал Стас. - Отлично. А то бы она мне весь мозг сожрала тем, что я «упустил такую прекрасную девушку». И так мечтает, чтоб я на Каштанке женился... А не захочет работать у тебя - пусть валит на все четыре стороны. А то возомнила, похоже, что может мне заменить мать. Можно подумать, это возможно вообще! - Максим ударил кулаком по старой парте с такой силой, что на ней, должно быть, осталась вмятина. Н-да. Страдаешь по мамочке, выходит? Не знала, что ты маменькин сынок, которому не хватает ее тепла. И ты считаешь, что это повод выкидывать пожилую женщину, работающую в твоей семье много лет? Это, и дебильный спор со Стасом?! Господи, что с людьми делают розовые очки?! Как я могла в тебя влюбиться вообще?! И ведь знаю, что злость пройдет и мне опять станет очень плохо... И что Роза периодически работала и у Мезенцевых тоже... Н-да. Вдох-выдох. Стой и слушай. Самоубеждение - мой конек. - Это все хорошо, конечно, - в голосе Стаса появилась задумчивость. - Но когда ты собираешься все сообщить Каштан? - Через неделю-другую закачу вечеринку и сделаю ей ма-аленький сюрприз. При всех. Думаю, после того, что я задумал, она из дома носу не высунет и экзамены экстерном сдаст, лишь бы только свалить быстрее отсюда нахуй. Именно в этот момент мое терпение лопнуло. Мезенцев как раз открыл рот, чтобы выяснить, что за «сюрприз» задумал человек, которого я думала, что знаю и люблю, но так и застыл. С открытым ртом и вытаращенными глазами, как рыба, выброшенная на берег. Я не вошла в класс, я влетела, громко хлопнув дверью, и бросив сумку с учебниками под ноги Белоусову. - Можешь не стараться, я все слышала. Так что твой план с треском провалился, - мрачно процедила я, уперев руки в бока, как моя мама в свои лучшие годы, и уставившись ему прямо в глаза. Все, что я там увидела - холодную насмешку. Надо мной, моими чувствами, над моим «праведным гневом» и над тем, что для понимания очевидных вещей, мне понадобилось подслушивать. У него всегда были до невозможности выразительные глаза, и этот раз не стал исключением. По щекам снова потоком побежали слезы, выдавая меня с головой. - Быстро же твой запал иссяк, Каштанка. Эту кличку, кстати, придумал не Стас, а я. Поздравляю со снятием розовых очков, можешь проваливать и считать, что нас более ничего не связывает. Никогда не связывало, если быть точным. Ты кстати поспрашивай народ, об этом все знали. Ну, кроме тебя. Ты была забавной зверушкой, но теперь мне стало скучно. Ему даже... Не стыдно, не жаль? Ему вообще плевать, выходит? Как вообще можно быть настолько лицемерным, подлым... Слов нет! Весь его вид буквально кричал о том же, что и те слова, что он говорил мне, и вдруг стало холодно. Если раньше мне было больно и обидно, то теперь стало холодно и одиноко. У меня ведь и не было никого никогда. Одна фальшь. Один лед в, казалось бы, родных глазах, и насмешка, которую выражает все его существо. Злость отступила на миг, окатив меня этим холодом одиночества, а потом накатила какая-то странная вторая волна, и я потеряла над собой контроль. Я кричала на него. Я не помню слов, но я кричала о том, что он предатель и подонок, о том, что ничего более подлого, чем поступать так с человеком, у которого нет кроме тебя никаких близких людей, о том, что я ненавижу его, и всю его поганую семейку. А еще я помню, что Мезенцев отошел в сторонку, и стоял в коридоре, смотрел, чтобы никто не зашел. Помню, как Максим слушал все это с холодным равнодушием, даже не пытаясь меня остановить. Помню, как из глаз летели брызги слез, а горло болело от рыданий. Помню, как я задыхалась от ненависти и в какой-то момент решила, что мне нечего терять. И тема моих обвинений сменилась наконец тем, что я не оставлю этого так, и что вся эта долбаная школа узнает о том, чем он занимается. А особенно его отец. А то, что было после, я помню так, словно оно все еще со мной происходит. Максим переменился в лице, сначала побледнев, а затем процедив Мезенцеву: - Запри дверь, и держи эту дуру. Мезенцев, словно послушная собачка, быстро захлопнул дверь кабинета и тут же запер ее, так быстро, что я даже пару шагов с места не успела сделать. Затем он скрутил мне руки за спиной, и оказалось, что я смотрю прямо в глаза Максиму, и при этом не могу вырваться из стальной хватки Стаса. - Ну, давай, выкладывай, что ты там обо мне якобы знаешь, Каштанка, - процедил парень злобно, дергая меня за волосы. В груди кольнуло, слезы снова хлынули потоком из глаз, за что я получила от него размашистую пощечину. Не знаю, что на меня нашло, но я собралась, и тихо, но четко прошипела в ответ: - Пошел на хуй. Я тебе больше ничего не должна. - С чего бы это? Ты, как минимум, должна мне за ремонт. Хочешь, можешь даже прямо здесь отработать. Тебе вчера вроде как понравилось. К лицу хлынула краска, а на меня накатила волна отвращения к самой себе. Думаю, это чувство теперь будет моим вечным спутником. - Я ничего тебе не скажу. Только прокурору в суде, - это уже был откровенный блеф, но хотелось хоть как-то его задеть. Его это только рассмешило. Он сложился пополам от злого, раздраженного смеха, после чего снова влепил мне пощечину, на сей раз более сильную, такую, что щека и зубы начали болеть. Я смотрела на него стеклянным взглядом, с упорством, достойным лучшего применения сжимая зубы. Мезенцев держал крепко, так что я не пыталась вырваться. Просто вдруг поняла, что ничего ему не сказать - дело чести. Не сломаюсь и все тут. Пусть гадает, что я знаю, и чем это для него обернется. Сеансы вопросов и пощечин продолжались, наверное, несколько минут. Слезы успели высохнуть, слепив ресницы солью, а я уже перестала даже посылать его в ответ на вопросы. Хотелось, чтобы это прекратилось. А больше всего - уснуть, и никогда не просыпаться. Можно даже прямо тут, в старом грязном кабинете химии... Оживил наш «диалог» Мезенцев, неожиданно перестав быть бессловесным мордоворотом, и подав голос: - Макс, ты долго ее по морде бить будешь? Ясно же, что не скажет она так ничего. - Какая поразительная догадливость. Почти достойная ручной собачонки, - зло протянула я. Вернее, протянула бы, если бы не опухшее от рыданий горло. Изо рта вырвался скорее саркастический хрип, но своей цели он достиг. Мезенцев встряхнул меня, вызвав боль в и так уже онемевших руках, и я тихо выругалась. Боль душевная временно утихла, но я знала: как только весь этот напоминающий абсурдную комедию фарс закончится, меня накроет так, что мало не покажется никому. Белоусов только кивнул своему «другу», как бы соглашаясь с тем, что бить меня дальше совершенно бесполезно. Тем более что он, похоже, делал это вполсилы. Только вот почему? Не понимаю. Затем порылся в сумке Мезенцева, и достал оттуда целлофановый пакет. Я в недоумении поймала взглядом его очередную злую усмешку, когда он шел ко мне с этим пакетом. А потом он надел его мне на голову и затянул вокруг шеи, и я начала задыхаться. Задержать дыхание я не успела, так что легкие начали гореть огнем почти сразу же. Как я ни билась в железной хватке Стаса, вырваться и стянуть с себя это подручное орудие пыток не удавалось. Только тогда, когда я поняла, что вот-вот потеряю сознание, парень снял его с меня. Я часто-часто задышала. Он холодно поинтересовался: - Еще х