Очнулась я у Белоусова дома все в той же когда-то «моей» комнате. На мне, по ощущениям, было чистое белье, да и меня саму явно кто-то обмывал, пока я была в отключке. А самочувствие было омерзительным. Слабость во всем теле, сильнейшее желание есть, а стоило мне открыть глаза - как по ним резал яркий свет в комнате, так что я закрыла их обратно. Вовремя, наверное. В комнату кто-то вошел, и я услышала диалог. - Мариш, она что, все в бессознанке? - Ага. Вторые сутки уже. Мы ее вымыли и даже кое-как поили, но, видимо, придется вызывать врачей. Я не медсестра, я не знаю, что делать с человеком, которого морили голодом несколько дней и к тому же не поили. Да и мы не знаем, сколько времени она там проторчала. Что там мы! Она сама, скорее всего, не знает. - Дура, блять. Не ты, конечно. Каштанка. Я ей говорил, чтобы не отсвечивала и не действовала Дэну на нервы. Так нет же! Самая умная, мать ее. Знать бы, как она вообще к нему в застенки попала, - в его голосе было какое-то задумчивое беспокойство, и я решила, что не буду больше притворяться. И слабость моего голоса показалась мне пугающей. - Да очнулась я, очнулась. Глаза не могу открыть, - честно призналась я. И жалобно добавила. - Больно очень. Я ощутила, как кровать прогнулась под весом тела Спайка, и затем - его ладонь на своем лбу. Потом он мрачно прошипел. - Еще бы. У тебя все тело болеть должно, не то, что глаза. И поделом, блять! Как ты там вообще оказалась, объясни мне, а! - Максим, не надо, - возразил ему мелодичный женский голос. Она очень слаба, ей нужен врач. Они ее били и насиловали, там же неизвестно, какие повреждения могут быть. Ты ж ее вытащить хотел, а не угробить! - Ох, ты, блять, домработница или моя мамка, чтоб мне нотации читать? - язвительно осведомился Спайк. Потом вздохнул как-то печально, и добавил. - Ладно, ты права. Сказать этой ебнутой все, что я о ней думаю, я и потом смогу. Раз очнулась сама - значит все нормально будет. Врача я вызову своего. Не хочу, чтоб все это до предков дошло. Да и она грохнула этого мудака, Андрея Горбунцова, так что у нее проблемы могут быть. Вызову, короче. Не парься. - Вот и молодец. А я пока займусь твоей... подругой. - Ага, - снова согласился Спайк, и встал с постели, которая снова выровнялась, лишившись его веса. Затем я услышала стук закрывшейся за ним двери. Я растерянно, все так же не открывая глаз, спросила: - Так он... правда мертв? Тот мужик? - Туда и дорога, - отозвался женский голос куда более жестким тоном, чем при Белоусове. - И не трепи об этом. О том, что ты кого-то там убила знаем только мы со Спайком и менты. Но они сами решили, что эта информация никуда наверх не пойдет, так что можно считать, что только мы и знаем. И вообще не думай обо всем этом лучше. В школе ты официально слегла с бронхитом, кстати. Этой версии и придерживайся, когда в себя придешь. А пока ты будешь жить здесь и восстанавливаться. Поняла? Я слабым голосом согласилась, не в силах начинать выяснение, кто она такая и почему она здесь командует так, словно она - хозяйка дома. И почему Спайк ее слушается, что куда интереснее. Обладательница голоса потрепала меня по волосам, как бы говоря «вот и умница», и я услышала щелчок выключателя. А затем - приказной тон. - Попробуй открыть глаза. Я последовала ее настойчивому совету. Перед моим взором предстала все та же комната, но практически не освещенная. Я еле различала женский силуэт. Глаза не болели, о чем я этому силуэту и сообщила. - Отлично, теперь давай попробуем тебя усадить на кровати. Если получится, и ты не почувствуешь слабости или резкой боли в животе, то я принесу бульон. Ты когда последний раз ела, кстати? - В пятницу днем, в школе, кажется, - совсем тихо ответила я. Впрочем, странная девица меня услышала. - Ох ты ж елки... Сегодня, к твоему сведению, вечер вторника. Ладно. Сама сесть сможешь? Вместо ответа, я попыталась приподняться и тут же упала обратно, задрожав от слабости. Девушка укоризненно покачала головой и подошла ко мне. Затем помогла приподняться и переложила подушки таким образом, чтобы я могла на них облокотиться и полусидеть, не предпринимая для этого никаких усилий. Живот не болел. Ну, почти не болел, если не прикасаться к нему и не пытаться еще как-то изменить положение тела. Я пришла к выводу, что отделалась синяками и серьезных повреждений быть не должно (ну, может ребро сломала, судя по тому, оно нестерпимо болело), и сообщила ей об этом. Девушка удовлетворенно кивнула, пробурчав под нос что-то о том, что заставит Спайка обследовать меня в частной клинике. Затем она вышла из комнаты, сказав мне не вырубаться до ее возвращения. Я и не стала. Сидела и думала о том, что я теперь - убийца, которую покрывают и к тому же порченая, из-за того, что со мной сделал тот парень. По лицу текли слезы, на душе царил полный раздрай, и мне даже как-то жаль было, что меня там не добили. Когда это все происходило, я думала лишь о том, что я должна выжить. А теперь, выжив, жалею, что не померла. Мерзковатое ощущение. Хотя то, что стоит прикрыть глаза - и перед ними предстает грязная рука, стягивающая трусики с лежащей неподвижно меня, было во сто крат мерзее. Меня снова начало знобить, и я усилием воли приказала себе не думать об этом. Вернулась девушка, держа в руках чашку с чем-то горячим. Я втянула носом воздух и поняла, что это куриный бульон. Желудок заурчал, отвлекая меня от мрачных мыслей. Внутренний голос язвительно переиначил избитую фразу: «Желание сдохнуть приходит и уходит, а пожрать хочется всегда». Я криво улыбнулась, отпивая из чашки, что моя вынужденная сиделка держала в руках, немного едва теплого бульона. Я не жаловалась и пила по чуть-чуть, понимая, что если выпить сразу много, меня опять стошнит. Когда я выпила где-то половину чашки, девушка забрала ее у меня и сообщила, что придет еще минут через сорок. Я ее поблагодарила, и она ушла. Вернулась она позже и не одна. Вместе с нею зашли два амбала в белых халатах, вызывавшие у меня неприятнейшие ассоциации и вместе с ними - желание спрятаться куда-нибудь под кровать, и благообразный дядечка в летах, очевидно, доктор. Когда один из амбалов протянул ко мне руки, я, вопреки разуму, панически заорала, требуя, чтобы меня не трогали. Девушка устало произнесла. - Это помощники врача. Ты сама на ногах не устоишь, а тебя надо осмотреть. Держи свою панику в руках! - Я знаю, - мрачно огрызнулась я. - А еще я знаю, что не хочу, чтобы меня трогали. Сама встану. Она язвительно фыркнула. - Валяй. Упадешь - ловить никто не будет. И я действительно встала. С трудом, держась за тумбу рядом с кроватью, в одном белье и босиком, но я стояла. Хоть и дрожала, как осиновый лист. В комнате все еще было темно, так что различить толком как выглядела девушка я не могла, однако, мне показалось, что она смотрит на меня с одобрением. Врач во всю эту странную сцену не вмешивался, но подошел ко мне и начал ощупывать. Это тоже было неприятно и иррационально хотелось вырываться, но я держалась, понимая, что осмотр мне необходим и последующая перевязка тоже. Спустя пять или семь минут этого странного поверхностного осмотра, он резюмировал неожиданно низким голосом: - Пока могу сказать только то, что у нее сломано ребро. Но девушку нужно к нам. Хотя бы на два дня, сделать рентген, перевязать, назначить лечение, выяснить, нет ли повреждений внутренних органов. Правда, если вы хотите, чтобы об этом никто не знал, то такая конфиденциальность влетит в копеечку. В комнату вошел Спайк, и он же ответил доктору: - Деньги - не проблема, забирайте на столько, на сколько потребуется. Но как только она более-менее окрепнет - я хочу, чтобы ее вернули сюда. Договорились? Доктор кивнул. Меня никто ни о чем не спрашивал, только укутали в теплый махровый халат, и, против моей воли, скрутили и донесли до врачебной машины. Так начались две недели моего лечения у докт