Глава 27. Все дороги ведут к Змею.
Я очнулась от истошных воплей. К моему удивлению, это были вопли радости, и радовалась... мама? Сказать, что я была в шоке, значило не сказать ничего. Она раньше никогда толком не замечала моего отсутствия, особенно если меня прикрывал Белоусов. А в этот раз, похоже, она наконец-то поняла, что со мной происходит нечто не совсем нормальное. По крайней мере из ее невразумительный радостных причитаний и объятий я сделала именно такой вывод. Она выглядела еще хуже обычного, но, хоть и пахла алкоголем, была как будто совершенно трезва. А еще очень рада меня видеть и никак не могла перестать рыдать. Я поднялась на постели и вытерла ее слезы ладошкой. Потом устало и слегка отрешенно заметила: - Мама, успокойся. Сейчас со мной все в порядке и я дома. И больше никуда не пропаду, потому что все виновные в моих исчезновениях либо наказаны, либо я им больше не нужна. Успокойся и перестань плакать. Кто и что тебе наговорил, а? - Девочка моя, милая моя... Как же я рада, что ты жива! Я... Я брошу пить. Я думала, я тебя больше не увижу, - она всхлипнула. - Ты обещаешь бросить уже лет пять, - устало заметила я. - Кто и что тебе там наговорил, признавайся, мам. Мама взглянула на меня искоса, никак не возразив на фразу про ее обещания, и начала рассказывать. Оказалось, несколько дней назад к ней приходили некие люди, и угрожали, что если я не прекращу общаться с Стасом и Максом, то сдохну вместе с ними. И интересовались, не в курсе ли матушка, где я вообще нахожусь, и какого черта она позволяет своей дочери общаться с кандидатами в покойники. Мол, неужели хочет, чтобы девочка отправилась вслед за ними? Я без труда поняла, чьи это были люди, и даже вполне осознала, какая у него была логика. Только вот желание сделать ему что-нибудь очень нехорошее за подобное вмешательство в мою жизнь никуда не исчезло от этого понимания. Но я, тем не менее, решила, что это может помочь. Если она все еще способна воспринимать реальность и нести ответственность хотя бы за свою жизнь, то честный рассказ о событиях последнего полугодия может очень сильно прочистить ей мозги. Послужить своеобразной шоковой терапией, которая послужит для нее стоп-краном. И приняв это решение, я всмотрелась в мамины глаза. Они у нее были красивые, темно-зеленые. Волосы каштановые, как и у меня. Выглядела она моложе своих лет несмотря ни на что, была стройна как девочка, только бледная очень, и зубов частично не хватало. И, если бы она занялась собой, то все бы у нее было хорошо, я знаю. Да и терять мне было нечего. Если что, бредням вечно пьянствующей женщины никто бы не поверил. А если сработает - то у меня появится шанс что-то поменять в жизни, причем очень серьезно. И быть спокойной за нее. Взвесив все «за» и «против» за весьма короткий срок, я произнесла: - Знаешь, мам... Присядь. Я подумала, и поняла, что мне стоит рассказать тебе о том, что происходило последние полгода. Все-таки, я твоя дочь, и ты, вроде бы, сейчас вполне способна к диалогу. Только пообещай мне сначала дослушать до конца, а потом как-то все это комментировать, хорошо? Она поняла по тону, что ничего хорошего я не расскажу и побледнела, как полотно. Особенно было заметно это по тонким губам, которые были красными, а стали практически белыми. Но все же кивнула, и села рядом со мной на постель. Во мне почти проснулась надежда на ее выздоровление, и я начала рассказывать. Говорила я довольно долго, постаравшись всячески в своем рассказе оправдать Спайка, наверное, по старой привычке, но ничего из произошедшего со мной я не утаила. Рассказала и про изнасилование, и про «гараж ужасов», и про мертвого бандита, и про свою попытку самоубийства, которую предотвратил Максим, и про Виталика и его сестру. И чем больше я говорила, тем более шокированной выглядела мама. Но, как и обещала, не перебивала, дослушав меня до конца. А когда я закончила, взгляд ее был затравленным и виноватым. - Это... Это моя вина, что с тобой все это случилось. Если бы не этот мальчик, твой друг, - она захлебнулась собственными словами, и заревела. - Он мне не друг. Больше - нет. Все, что он сделал было лишь исправлением его собственных ошибок, а вовсе не проявлением любви и благородства, как он, должно быть, воображает. Не плачь, мам. Все уже хорошо. Она покачала головой. - Нет. Не хорошо. Потом встала, взяла меня за руку, и я вместе с ней пошла на кухню, наблюдая за тем, что она делает. И обнаружила, что она выливает в раковину все запасы спиртного. Все, что у нее вообще было. Бутылки она собрала в пакет, который неприятно звенел. Затем она вышла в комнату, переоделась, и отправилась, очевидно, выбрасывать бутылки. Я смотрела ей вслед странным взглядом и молчала. Можно было бы, конечно, порадоваться, что сработало, но я здраво полагала, что радоваться рано. Вот если она продержится на таком настрое хотя бы год... А за то, что она выдаст мои тайны, я не переживала. Этого мама не делала никогда, если я того не хотела. Это было то, в чем я никогда не могла ее обвинить. Когда она вернулась без бутылок, но с другим пакетом, в котором были продукты, я слегка удивилась. Потому что я ей денег точно не давала, а откуда она их взяла предположить было сложно. Она позвала меня на кухню. Там мама рассказала, что деньги ей дали те же люди, что угрожали ей, и еще что-то давал Спайк, когда я «болела» у него дома. А потом мы просто долго разговаривали на кухне, и выясняли отношения. Но без криков и скандалов. Скорее просто... распределяли обязанности? Мама настояла на том, чтобы я окончательно уволилась с работы, и пообещала найти ее сама, и я не задумываясь позвонила Свете, и попросила ее уволить меня задним числом. Благо, работала я неофициально, и держали меня только потому, что очень хорошо относились и считали хорошим работником. Некстати вспомнился «больничный» то ли от Спайка, то ли от Зме