Бризжалов недовольно поморщился, снова взглянул на плановика.
— Вы еще тут?
— Прохоров вчера рубль кому-то передал, когда зарплату выплачивал, — вкрадчиво произнес Червяков, — и теперь вот на всех злобу срывает... А я, сами знаете, не мог вас вычеркнуть.
— Послушайте, — Бризжалов откинулся в кресле, что означало у него высшую степень возмущения. — Если у вас нет другой темы, то я попрошу мне не мешать. Простите, но — срочная ведомость. И успокойтесь — я вам верю.
— Извиняюсь... все понял, — Червяков боком втасовался в дверную щель. — Верю... верю, — бормотал Червяков, взволнованно закуривая, — а у самого ехидство в глазах, как у Прохорова... Как же это объяснить ему, что я за него голосовал? Как доказать?
Придя домой, Червяков рассказал жене о случившемся. Жена несколько легкомысленно отнеслась к этой трагедии.
— Фу, ерунда какая! — усмехнулась она. — Не позорься, Паша!
— Тебе легко говорить, — рассердился плановик. — А вот как он пошлет меня работать в наш сибирский филиал, не так запоешь. От Бризжалова, ой, как много зависит!
— Ну так пойди еще раз к нему, объяснись откровенно, — забеспокоилась жена. — Он же к тебе хорошо относится, он поймет, что ты жертва этого стенгазетчика.
Вечером Червяков отправился на дом к Бризжалову. У начальника были гости. Червяков прошел в столовую, его пригласили отужинать, но он сослался на неотложные дела и попросил Бризжалова выйти «на малюсенькую секундочку» в переднюю.
— Что случилось? — взволнованно спросил начальник, глядя на измученное лицо плановика.
— Не верьте вы Прохорову, — нежно ухватив начальство за пуговицу пиджака, молвил Червяков. — Честное слово, я голосовал за вас и хотя бы поэтому не могу вас вычеркнуть...
«Что-то не то я говорю!» — в ужасе подумал Червяков.
— То есть наоборот: я не вычеркивал вас, потому что вы остались... В общем я целиком был «за». А вычеркнул вас сам Прохоров — это уж факт.
— И ради этого вы пришли ко мне?! — страдальчески сморщился Бризжалов. — Я же вам сказал: оставим в покое выборы. Какие пустяки!
— Какие же пустяки? — Червяков даже пуговицу выпустил от удивления. — Вас прокатывают, да на меня же это и сваливают, а вы — «пустяки»?
— У жены день рождения, — произнес Бризжалов тоскливо, — а вы мне настроение портите... Гостей я бросил — неудобно. Идемте за стол.
— Нет, что вы... я сыт. — Червяков сделал шаг назад, к дверям. — Спасибо, конечно, но я и не одет даже. Жене поклон и поздравления... А насчет клеветы прохоровской — верьте слову: не вычеркивал. Другие — те почти все, а я целиком «за».
— Боже мой, — застонал Бризжалов, — опять... Да прекратите вы этот идиотский разговор!
Червяков в ужасе выскочил на улицу.
«Он на меня кричал! В косвенной форме идиотом обозвал. Значит, поверил Прохорову. Что делать? Как быть? Придется завтра еще раз попытаться — ведь он ко мне так хорошо относился... И вдруг поверил! А я еще выступал за него...»
На следующий день ровно в десять Червяков проскользнул в кабинет начальника.
— Ну? — сухо сказал Бризжалов, не глядя на плановика.
— Я опять насчет голосования, — сказал Червяков. — Я вам сейчас доказательства подбираю, что я не виновен. Это другие против вас, почти все... а я...
— Выйдите вон! — гаркнул вдруг побагровевший Бризжалов. — Если у вас других дел ко мне нет — выйдите вон!
— Куда? — растерялся Червяков. — За что?
— Не мешайте мне работать! — заорал начальник. — Идите в отдел! Подхалим несчастный!
В животе у Червякова что-то оторвалось. Он попятился к двери. Бризжалов еще говорил какие-то слова, но плановик уже ничего не слышал и не видел. Выйдя из кабинета, он прямо прошел на улицу и поплелся. Придя машинально домой, не снимая костюма, Червяков лег на диван и... хотел было помереть, но передумал, вызвал врача и взял бюллетень.
ЧЕТЫРЕ ДАМЫ
ДАМА С АППЕТИТОМ
В кафе я устроился очень уютно — за угловым тихим столиком. Взял бутылку кефира (честное слово, самого настоящего кефира!) и приготовился ждать: приятель по обыкновению опаздывал. Но я об этом не жалел. Уж очень занимательные события разворачивались в данной тихой торговой точке.
За большим столиком, рассчитанным на четыре персоны, сидела толстая одинокая женщина. Ее кудри цвета сырой доски вились, как стружки. На бледном, сильно напудренном лице плавали большие желтые глаза. Из-за них отдельно взятая физиономия толстухи сильно смахивала на яичницу-глазунью.
Все полезное пространство стола было заставлено едой и питьем: закусками, порционными блюдами, бутылками с пивом и лимонадом.