— И это всё, что ты имеешь сказать в свою защиту.
— И ещё тот факт, что моя зрелость проходит в громадном музее.
— Да, хотелось бы упомянуть, что ты никого не ввёл в заблуждение, и они на холостом ходу. Но все плывут по течению и полностью довольны.
— Ты про мелкие ожидания.
— И дерьмовые суждения.
— Так ты полон осуждения?
- О нет — меч правды ржавеет в ножнах, и я этим доволен. Но сегодняшнее злоупотребление — первое из многих.
— Не уверен, что уследил за галопом дерьма, которое ты называешь дискуссией.
— В будущем ты снова должен будешь бранить расплавленное стекло, и за это я должен наказать тебя сейчас.
— И как ты собираешься подвергнуть меня так называемому наказанию? Надо думать, выпорешь копытом.
— Нет, для таких дел у нас есть ядерные твари. — И он указал на нечто, напоминающее омара, лакающее, как кошка, из почкообразной плошки. Размером с таракана и блестящее, как патентованный кожаный башмак.
— О, я как-то его не заметил. Значит, мне действительно придётся заплатить за то, что я ещё не сделал?
— Прошлое, настоящее, будущее — всё едино.
— В каком смысле?
— В том смысле, что в любом времени ты ублюдок.
— А вот тут позвольте возразить — я помню случай, когда был героем мирового уровня и милым мальчуганом. Это началось при металлическом господстве лицемерия, сплошная безвкусица и украшения из карликов-акробатов. Преимущества в действии, Эдди отважился войти в поток машин… — В этом месте я рассказал историю, столь наполненную чудесами и магией, что едва не ослепил сам себя. Целые империи были прорисованы на уровне детализации блошиной ножки, купола из мангрового дерева потели дождём, волшебство ловили среди закрытого храпения невинных, принцы в надувных
брюках пихались, как девочка, осуждённые на плавание к температурам неизвестным, психи наносили дорогие раны, собаки красили губы, изобилие храмов и жертв.
Часы шли, а я как раз вошёл во вкус.
— И вот я стою около ринга в плавательной маске, я придумал этот трюк, чтобы отвлечь победителя от избиения Эдди. “Не вставай, Эдди, не вставай! Над тобой все смеются. Эдди посмотрел на меня невидящим взглядом. Его прижжённая невинность ещё дымилась, можешь себе представить. И…
— Хватит, хватит, хватит, ты, ублюдок! — внезапно заорал дьявол и обжёг меня негодованием во взгляде. — Что за кровавый ад ты мне тут разыгрываешь? Ты с ума сошёл? Думаешь, мне настолько нечем занять время, что я готов выслушивать, как позирующее бедствие без конца перерабатывает свои сопли?
— На твоей рыбьей роже написано, что да.
- Чего?
— Ну, вот взгляни, ты сидишь здесь, как полый шоколадный Будда, и едва ли чем занят.
— Как ты думаешь, для чего вот это нужно, идиот? — спросил он, натягивая сеть тросов, как наук пробует паутину. — Втулка и спицы зла, вот так. Я управляю ей от сюда. А ты что делаешь? Ты и твоя напыщенная заносчивость. Да, ты. Бьёшь поклоны своей судьбе своими психозами о многих лепестках, которые совсем не дрожат.
— О, вот теперь всё становится ясно.
— Да, действительно так.
— Ты же просто сбрендивший старикашка! Ты ни за что не ударишь меня этим своим плавником — скажи мне, что ты прикалываешься.
Сила в атмосфере завертелась вокруг него, искря, как тьма. Головные мускулы задышали в красных стиснутых челюстях трансформации, плечи набухли, и его тело пошло комьями, как барсук, осыпанный желудями, выпихивая стальные пики, толстые, как дорожные конусы. Водевильная морская звезда.
Звучит жестоко, но меня эти извержения порядком утомили. Единственный раз, когда подобное случилось со мной, всё вышло так, что никто так мне и не поверил, когда я рассказывал об этом. Естественно, ядерная тварь бросилась ко мне, но я наступил на неё, прямо как на финансового консультанта, оставив зазубренное месиво с пучками шейных зубов, сломанных и размазанных, так что мне пока ничего не грозило.
Тем временем из Джона Сатаны лезли всякие острые штуки, как семена из сосновой шишки, и он сказал, что мои самые жуткие кошмары сейчас претворятся в жизнь. Я знал себя достаточно хорошо, чтобы понять, чем это обернётся — паста, гольф, лощёные мужики, опера и тупые пташки, несущие бред, — всё это хитрым образом слеплено воедино. Опавшие рога были спорами, драконьими зубами, прорастающими со страшной силой. Мутанты, возлюбленные. Голосят и воют из земли — и я увидел, что описанная мною комбинация ужасов опустошила их, они стали как бумажные фонарики. Но даже так они повыдирали пылающие факелы из стен пещеры и понеслись на меня. Погоня по тоннелям, крики, маньяческие тени — полный комплект.
Как тебе скажет любой спортсмен с бескостным языком, если бежать быстро и сосредоточенно, то оставишь своё эго позади, колыхаться в воздухе, как мыльный пузырь размером с человека. Заметил отблеск моего за миг до того, как факела вошли с ним контакт, он был как фуксиновый топливный элемент в форме “форда эскорт”. Тут он воспламенился, убивая моих мучителей, и я прорвался сквозь зеркало во взрыве кукурузных хлопьев и опавших листьев. Эдди ещё ползал в углу, прошло меньше минуты. Но получилось ли искусство?
Решил пока залечь на матрасы в другой стране — но вернулся, страдая от нехватки взаимодействия. На поручнях лайнера я рыдал от вида родины, и солнце светило сквозь рану у меня в плече. Несомненно, здесь можно вести сбалансированную жизнь.
И я нашёл тёмный уголок, но не слишком тёмный, чтобы трансформироваться в груду мускулов и глотать воздух, необходимый другим для нормального дыхания. Там, в углу, я выглядел как простая тарелка плесени. Таким образом в наше время настоящий человек обеспечивает себе пропитание. Дома, окружённые деревьями, могут также покрыться пульсирующим рельефом мышц и казаться нормальными собаке в коляске проезжающего мимо мотоцикла. Поэтому такие тайны остаются непознанными и ненужными.
Хотя с вампирами вышла история. Один из них доставал меня больше, чем прочие — стремительный такой с бесформенными идеями управления и нераскрытыми мечтами, он не различал окно и яму в земле. Вскрывал артерии пивной открывалкой и пил залпом. Испытывал явную нехватку озлобленности — однажды я взял его на выпас, он стоял и пел с цветами в руках — странный человек, движимый исключительно идеями и логикой. И он спросил, что есть у остальных. Я сказал, что, в лучшем случае, вера. Он сказал, что останется таким, какой есть, словно знал что-то, чего не знаем мы. Так или иначе, однажды днём мы появились под дверью галереи Эдди и сказали ему, что внутри есть вещи, которые мы хотим поджечь и бросить. Он спросил, картины ли это, и мы ответили, что да, он прав — конечно, он попытался захлопнуть дверь, но мы налетели с криками и ликованием, осушая кружки пива и рыгая со всей дури. И вот тот вампир, которого я описал ранее, начал крутить старую шарманку с обезьянкой и рыдать, как солдат. В сумеречном свете, понимаешь ли. Я налетел на него в ярости, но он исчез — я поднял глаза и увидел, что он инвертировался и свисает с потолка.
— Ну, ты, наконец, хотя бы играешь свою роль, — сказал я ему, и в этот миг он размягчился, сбросил всё, включая шарманку, которая нанесла мне скользящий удар по лицу и распахнулась, показав нам, что на самом деле её внутреннее устройство состоит исключительно из кости, сухой паутины мышц и пыльцы насекомых. — Бессмысленно пытаться возместить убытки этим небольшим спектаклем, — сказал я, решив, что этот ублюдок уже сидит у меня в горле. — А, ребят? Ему нельзя доверить ни пива, ничего — и вообще, где открывалка, говнюк?
Злодей решил не отвечать, так что с него было нечего взять, кроме визуальной информации.
— Мы на тебя больше не рассчитываем, — сказал я и стукнул портрет, чтобы показать ему. Конечно, рисунок начал стонать, как получивший прикладом мим. Я так смутился, что заорал приказ поджигать всё вокруг, чтобы скрыть сверхъестественный шум, растягивая звуки вот так: “П-о-д-ж-и-г-а-й-в-с-ё-н-а-х-р-е-н!”