— ...Нетрудно догадаться о решении, принятом Крутых, — усмехнулся Михаил, подруливая к дому Кольки Брагина. — Да-а, Марочка здорово запудрила мозги парню!
Всю дорогу мы с Клавкой слушали повествование Михаила, затаив дыхание. Кешка пришел в себя и особенно трагические моменты сопровождал протяжными стонами, чем в конце концов вывел Клавдию из себя, и она предложила переместить раненого в багажник. Моя человеколюбивая натура громко возмутилась подобным проявлением жестокости, и Иннокентий после недолгих препирательств был оставлен на заднем сиденье джипа.
Николай встречал нас на крылечке. Выражение его лица не сулило ничего хорошего, но я по-прежнему питала надежды на чары сестрицы. Не сможет Колька устоять перед ними!
— Что тут у вас? — нахмурился Брагин, когда дверцы автомобиля распахнулись.
— Вот... — мотнула я головой в сторону Кешки.
На всякий случай Иннокентий потерял сознание, едва Николай дотронулся до его раны.
— Кто из вас это сотворил? — Брагин по очереди смерил нас с Клавкой долгим взглядом. — Димка знает?
Я замялась:
— Ну... Кхм! Понимаешь, Коль... Брусникин в доме отдыха, и нам бы очень не хотелось, чтобы он узнал об этом... об этом...
— Недоразумении, — подсказала Клюквина, начиная строить глазки своему боевому товарищу. — Это не мы, Коль, честное слово! Просто глупое стечение обстоятельств: мы с Афоней возвращались с дачи, а тут этот... Лежит себе спокойно и жа-алобно так стонет! Мы же не могли просто пройти мимо!
— Естественно! — хмыкнул Колька. Что-то мне подсказывало, что Клавка не очень усердно старается очаровать парня, потому я незаметно пихнула ее локтем: мол, не валяй дурака, а делай многозначительное лицо и посылай Коленьке многообещающие взгляды. Сестрица намек поняла. Она подошла к Брагину на опасно близкое расстояние, коснулась его локтя и ласково прошептала:
— Коля, помоги! Он же помереть может, а наши девичьи сердца разорвутся от горя! Помоги, будь другом! Обещаю, мы будем тебе предельно благодарны! — при этом физиономия у Клавдии была очень многообещающая. Я бы на месте Брагина не устояла.
Брагин сдался.
— Значит, так: несем его ко мне. Постарайтесь сделать так, чтобы крови не было видно — соседи у меня больно глазастые! Парень, ты можешь ногами передвигать? — обратился Николай к Иннокентию.
— Попробую... — страдальчески закатил глаза Кеша, словно ему предлагали совершить героический подвиг, а не дотащиться до дверей квартиры, которая, кстати, находилась на первом этаже.
— Отлично! — сказал Колька. — Изображай из себя пьяного. Можешь даже для достоверности какую-нибудь песенку спеть... Ну, взяли, что ли?
Общими усилиями мы извлекли Кешу из машины. Джинсовая курточка его уже сильно пропиталась кровью, так что пришлось мне прикрывать бурое пятно собственным телом. Михаил и Николай подхватили пострадавшего под руки, Клавка принялась изображать жену, измотанную пьянством мужа, а Иннокентий, подыгрывая из последних сил, забубнил себе под нос, практически теряя сознание:
— Ты целуй меня везде, восемнадцать мне уже...
— Я тебя поцелую! Потом. Если захочешь, — пропыхтел Михаил.
Иннокентия сгрузили на огромную кровать, занимавшую добрую половину единственной комнаты в квартире Брагина. Колька ловко раздел раненого. Торс Кешки мог бы служить эталоном мужской красоты, если бы не пропитанное кровью полотенце. Бывший полевой доктор снял наложенную мною повязку и внимательно осмотрел рану. Дырка в плече и сочившаяся из нее кровь впечатляли. Мы с нетерпением ожидали приговора. Не то чтобы пеклись о здоровье Иннокентия, просто жаль было изуродованную красоту. Мне точно так же было жаль несчастную «Данаю», когда какой-то придурок плеснул в нее кислотой.