— Ветер меняется. Надвигается шторм, — он тычет пальцем наверх, указывая на узкие трещины в скале. — Скорость ветра сейчас достаточно высока, давление воздуха на препятствия возрастает, потоки ветра рассекаются об них, создаются вихри, ну и соответственно, звуковые волны.
— Спасибо за урок физики для младшей школы, — я начинаю злиться; Эрик не спеша проходит к центру площадки, вальяжно разваливается на одном из камней и откупоривает бутылку. Тусклый луч заходящего солнца подсвечивает тёплой рыжиной его внушительную фигуру, словно гранитный мемориал Отцам-основателям на главной площади у Искренности.
Буря движется с севера, ветер с заражённых земель приносит с собой частички радиоактивного мусора, и изгои на прикорме у фракций несколько дней подряд отмывают город от этой дряни. Такое происходит не чаще, чем раз в пять лет.
— Должна сама знать, — Лидер с большим удовольствием строит из себя эрудита; я знаю, но мои взвинченные полевой работой нервы иногда не оставляют мне шанса. — Лекарство от твоего ПТСР*. Давай, — он тянет мне бутылку.
— Оно даёт временный эффект, — не отказываюсь. Пересекаю площадку, становлюсь в кружок света, будто от него мне станет теплее. Замечаю, что его ладони опутаны сетью коротких, белых шрамов и вен, чётко выступающих под ровной, чуть шершавой кожей. Пальцы длинные, завершённые светлыми пластинами крупных ногтей, а чёткие, острые выступы фаланг придают им необъяснимой мужественной красоты; едва касаюсь их своими, принимая бутыль.
Принюхиваюсь к содержимому. Крепость напитка может свалить меня за два глотка, но выпить мне хочется с самого своего переезда сюда. Пробую. Кажется, сожгла себе нёбо, хочется запить эту горечь водой прямо из реки, сколько бы рентген в ней не было.
— К психологу ходила?
— Нет. Я медик, я прекрасно знаю, что со мной происходит. Не люблю, когда мне без толку ездят по ушам.
Сажусь рядом, бутылку из рук не выпускаю, чувствую, как жидкое тепло течёт по пищеводу и как тепло человеческого тела греет мне обнажённое, покрытое гусиной кожей предплечье. Ещё глоток, и в голове становится мутно; Эрик вжикает молнией форменного жилета и набрасывает его мне на спину. Я могу завернуться в него дважды.
— Что показал твой тест? — он первым нарушает тишину, забирает у меня виски.
— Отречение, — не вижу смысла лгать, результаты тестов всех неофитов хранятся на серверах в Эрудиции, и пусть сейчас считаться Отреченным равно, что изгоем — смотрят косо, будто все члены фракции тайно или явно относят себя к повстанцам.
Мне нечего скрывать. Я знала, что получив в родной фракции высшее медицинское, смогу гораздо эффективнее помогать людям, нежели если буду лазить, как мышь, по трущобам и разливать афракционерам похлёбку. До Восстания Отречение было правящей фракцией, и никто не сомневался в правильности этого выбора, пока его Лидеры не скомпрометировали себя сами. Чего только стоил тот скандал с Маркусом Итоном, его сыном и его сбежавшей от рукоприкладства женой.
— Всё ясно с тобой, — бросает он мне почти презрительно, пьёт крепкое крупными глотками, запрокидывая голову и почти не морщась. Я бездумно считаю чернильные фигуры, выбитые на его шее. Четыре квадрата, восемь прямоугольников. Или нет? — Ты неплохо держишься. Лучше, чем многие урожденные неофиты. Но ещё раз полезешь под пули или нарушишь приказ, отдам под трибунал.
Он бросает мне это беззлобно, а я не ощущаю ни страха, ни взыгравших мук совести, которые слишком часто преследуют меня. Алкоголь начинает действовать, развязывает мне язык. Мне тепло, хорошо и спокойно; странно, я больше не ощущаю себя довоенным экспериментом Павлова, где «Эрик» равно «смятение и страх».
— А твой тест? Бесстрашие?
— В правду или действие хочешь сыграть? Со мной не интересно, я всегда выбираю правду, — он лукаво усмехается, передаёт мне бутылку. Она пуста уже наполовину, и я здесь почти не помогла; на один мой глоток приходится его пять. — Эрудиция. Бесстрашие — мой осознанный выбор. Скучала по мне?
Я давлюсь, захожусь кашлем, а чёртов Лидер смеётся в голос своей же потрясающе смешной шутке — сомнительно, что хотя бы одна живая душа в нашей фракции скучала по нему, скорее наоборот, его наскоро забыли, как ночной кошмар.
Впервые за то недолгое время в Бесстрашии я вижу его таким — открытым, без налёта спеси и яда, без претензий на превосходство, без явной или скрытой угрозы. Это непривычно, странно, и мне интересно наблюдать такие перемены. Пора прекращать пьянство, пока Лидер не стал казаться мне вполне симпатичным.