— И куда ты? — Я скидываю на пол больничную рубашку, ничуть не стесняясь своей наготы, хлопаю дверцами полок, ищу свою одежду.
— В интенсивную терапию, — отвечаю, будто не понимая истинной подоплёки его вопроса. Отлынивать от работы положенные трое суток я не собираюсь. У нас технологии, стратегия, профессиональные бойцы, когда-нибудь мы переломим ситуацию, и всё это, наконец, закончится, но пока нужно работать, и работать много.
Не слышу, что бормочет мне вслед Юджин. Что бы ни происходило, его голос всегда единой интонации, ровный, чуть высокий, чёткий, как из динамика. Идеальный Эрудит, идеальный продукт с высшими тестовыми баллами, робот с задавленными эмоциями, я не понимаю, почему он всё ещё не теряет надежды на нас. Наверное, тоже привык.
Я несусь по коридору, застегивая на ходу медицинский халат, в ногах безуспешно путается пояс, и я не сразу поднимаю глаза. Прямо по курсу — свора лихачей, шесть человек, среди которых я вижу того, вчерашнего Лидера с широким, злым лицом. Он рычит что-то в закрепленное на запястье средство связи, а я выуживаю из кармана маску и быстро цепляю на лицо. Иду мимо, жмусь к стене, прячу глаза в пол, надеясь, он меня не узнает. Справлюсь о состоянии пленного и вышлю к нему с отчётом кого-нибудь из сестёр.
Он меня пугает. Я взрослый человек, но мне хочется втянуть голову в плечи и съёжится в комочек, как нашкодившая пятилетка. Прикладываю карту доступа к электронному замку, бросаю на него быстрый взгляд. Он не выше и не крупнее своих людей, но его необъяснимая внутренняя мощь заставляет окружающих склонять перед ним головы на уровне инстинкта. Альфа стаи, а так же самоуверенный грубиян и солдафон, я не привыкла общаться с такими. Я избегаю лихачей из отрядов, охраняющих периметр фракции; каждый из них считает своим долгом навязать своё бесценное общество, разумеется, в неформальной обстановке. Никто не контролирует их поведение, Джанин занята более глобальными вопросами, а больше повлиять здесь на них некому. Боюсь, что такими темпами порядки Бесстрашия всецело установятся и у нас.
— Мне нужно, чтобы эта тварь заговорила, — слышу у себя за спиной и снова вздрагиваю. Лидер Бесстрашных вошёл следом за мной, видимо, замок не успел сработать, либо Метьюс открыла ему полный доступ ко всем отделениям фракции.
Я смотрю на безжизненно-бледное, с синюшными следами побоев лицо афракционера, оцениваю показатели приборов и сомневаюсь, что при прочих равных он вообще очнётся, тем более, сегодня.
— Не думаю, что это возможно, — о самых негуманных способах я стараюсь не думать. Юджин сделал бы это, не глядя, а я чувствую, как мерзко колет совесть, ведь передо мной лежит живой человек. Матери давно нет, но её Отречение во мне еще живо.
— Жаль бедняжку-изгоя? — этот вкрадчивый, полный яда голос обжигает мне затылок, я чувствую оголённой шеей, на которой ослабленной удавкой болтаются веревочки от маски, жар чужого присутствия в моём личном пространстве. — Не мне объяснять вам, милочка, что лояльность к предателям карается законам Объединённых фракций.
Им ничего не стоит устроить охоту на ведьм. Во всех фракциях регулярно проводится тотальная зачистка и тестирование на дивергентность, а то, что этот Бесстрашный — бывший эрудит, я почти не сомневаюсь. Он достаточно осведомлён, иначе стал бы он настаивать на своём, если бы не знал о наших несанкционированных разработках?
— Я могу ввести ему дозу адреналиновой сыворотки, он включится максимум минут на двадцать, а в совокупности с сывороткой правды он протянет минут десять-двенадцать не больше. Вы его до Искренности не довезёте… — в дальнейшем его ждёт мучительная смерть от асфиксии, и на эти корчи мне смотреть не хочется. Мне кажется, с начала Объединенного восстания я повидала достаточно, вид крови и вывороченных внутренностей меня не пугает, но я до сих пор не могу спокойно смотреть на последнюю агонию, зная, что больше ничего не могу сделать.
— Мне не нужна Искренность. Я допрошу его прямо здесь.
— Но ваши полномочия не позволяют…
— У меня достаточно высокие полномочия.