Из обрывков сообщений узнаю, что повстанцы завалили выходы из подземки, отрезав лихачам пути назад. Сотни бойцов Бесстрашия оказались в ловушке под землей, а на прибытие подкрепления из других фракций нужно время. Этого времени афракционерам хватит, чтобы не оставить здесь камня на камне — они бросили все силы на разгром Бесстрашия. Эрик и его люди там, внизу — это последнее, что я узнала, прежде чем сорваться из переполненного лазарета выполнять его последний приказ. Ровно через минуту здание захватили враги.
Я не знаю, насколько информация верна, я не знаю, сколько времени у них есть, чтобы выбраться, я не знаю, живы ли они и жив ли Эрик. Эта мысль больно бьётся о стенки черепа, пока я пробираюсь по мокрым, замшелым выступам, под ревущими потоками воды вниз, на дно пропасти.
Сердце готово сломать рёбра, когда сверху, с моста срывается боец, и его тело глухо приземляется на плоские камни. Парень стонет, но я не решаюсь выйти из-под тени скалистых сводов — поношенное тряпьё выдаёт в нём изгоя, а зажатый в кулаке пистолет заставляет мой инстинкт выживания пересиливать все остальные. Он ранен смертельно, единственное, чем можно помочь ему — добить, но гарантий, что я смогу сделать это, и сама при этом не пострадаю, нет. Я не имею права умереть. Я не могу умереть, не узнав, жив ли мой Лидер.
Когда парень затих, я обыскала его, забрала оружие, аптечку и всё, что мне может быть полезно — не знаю, сколько прошло времени, не знаю, сколько мне ещё тут оставаться. Неизвестность гложет мне нервы. Здесь тихо, как в могиле. Хлопки выстрелов и гул взрывов сюда не доберутся, остывающее неподалёку тело не внушает мне ни капли оптимизма; понимаю, что могу вовсе отсюда не выбраться, и эта пропасть станет и моей могилой тоже. Дрожащими руками я вынимаю обойму, проверяю патроны, вставляю назад и снова, и снова делаю одно и то же, пока дневной свет не тускнеет над серыми сводами. Я чувствую, как этот каменный мешок сжимается над моей головой.
Такое бывает, когда решение приходит само и кажется единственно верным, и ты не можешь поступить иначе. Иду к лестнице наверх, словно кто-то толкает меня в спину. Вижу, как у перевала пляшет чужая тень, замедляю шаг, задираю голову. Это не Эрик. Я не знаю, кто это. В сумраке не различить ни формы, ни нашивок, сплошное тёртое тряпьё афракционеров — ход обнаружен, и моя безопасность теперь зависит только от меня. Могу лишь представить, что происходит наверху, но оставаться здесь мне больше нельзя.
— Возможно, здесь есть сквозной проход, — слышу чужой взволнованный голос и щелчки рации.
Вспоминаю, чему учил меня Эрик. Снимаю предохранитель, целюсь. До изгоя не больше двух метров. Я не знаю, кем нужно быть и что нужно сделать, чтобы промахнуться. Выдыхаю, плавно нажимаю на спуск. Чёрт подери, Эрик, просто будь живым, тогда всё не напрасно.
От грохота закладывает уши, боюсь, что своды пещеры рухнут мне на голову вместе с потоками воды. Афракционер ранен, вижу его привалившийся к стене силуэт, он рыщет взглядом по направлению выстрела, ищет меня. Мне не пройти, пока он там. Выступ породы скрывает меня, выглянуть, чтобы прицелиться, опасно — он может меня заметить, при нём наверняка тоже есть оружие. Лихорадочно соображаю, как мне поступить дальше, пока изгой не решает всё за меня. Я кричу, когда его лицо возникает прямо передо мной, направленный вниз дулом пистолет будто стреляет сам — палец мой рефлекторно дёргается на спуске один раз, второй и третий. Кажется, я прострелила ему ногу. Оглушённая, я толкаю его от себя; тело врага скрывает толща воды, а в ушах всё ещё звенит его пронзительный, нечеловеческий крик.
Я убила человека. Осознание этого проходит словно мимо меня, я не чувствую ничего — всплеск адреналина заглушает на корню все мои эмоции. Мне страшно от этого. Примитивный инстинкт выживания превращает нас в дикарей, чья эволюция превратила нашу планету в радиоактивную пыль, и мы, разделённые на фракции, генетически изменённые, не лучше их. Я слишком поздно замечаю ещё одну тень. Отскакиваю в сторону, роняю оружие, подошвы скользят по илистым камням, и я неумолимо падаю в пропасть.
Те, кто утверждает, что перед глазами пролетает вся жизнь — лгут. Я не вспомнила ничего, ощущение неотвратимого ужаса смерти заставляет разум отключиться. Сейчас он бесполезен, перед лицом гибели мы все одинаковы.
Чувствую, как больно выворачивается сустав плеча, как сильно бьётся моё тело о мокрый каменный выступ. Натянутая кожа едва не рвётся под крепкой хваткой чужой ладони — кто-то не даёт мне упасть. Цепляюсь за жизнь, как кошка — за скалистые выступы, выламывая ногти до мяса, за чужое плечо, одетое в плотную ткань формы Бесстрашных с синей лентой Эрудиции поперёк, за шею, забитую чёрной геометрией, которую едва узнаю.