— Да, да, — поднимая бокалы, поддержали присутствующие гости.
— Позови метрдотеля. — Блэк щелкнул пальцами в сторону Мики, хотя тот стоял всего в футе от него. — И сомелье. Нам нужно еще «Шато Ле Пин».
— Конечно, сэр. — Мика опустил подбородок и поспешил прочь, борясь со вспышкой негодования. Выпить вина на девяносто тысяч долларов за одну ночь даже для «Гранд Вояджера» слишком экстравагантно. Сколько семей могли бы прокормиться на эти деньги неделями, месяцами?
Мгновение спустя струнный квартет объявил перерыв. Амелия Блэк поднялась на помост, спина прямая, платье сверкает, смычок в одной руке, скрипка зажата под подбородком.
— К вашему удовольствию, — объявил метрдотель, хлопая в ладоши, — дочь Деклана Блэка и будущая виртуозная скрипачка.
Мика замер прислушиваясь. Амелия провела смычком по струнам. Первые изысканные ноты поплыли по воздуху, проносясь над ним, вокруг него, сквозь него. Мелодия звучала чувственно, томно и проникновенно. Он узнал ее, но не помнил композитора — возможно, Дворжак или Чайковский. Его мама всегда наслаждалась классической музыкой на заднем плане, когда он читал ей в больнице. Музыка вызывала те же волнующие ощущения, что и при чтении Томаса, Плата или Каммингса — бурлящие эмоции, глубокие, мощные и волнующие.
Напряжение в челюсти и вокруг глаз Амелии ослабевало по мере того, как она играла. Она закрыла глаза, потерявшись в гармонии своего искусства, ее пальцы двигались с прекрасной плавностью и грацией. Когда последняя нота затихла, наступил момент полной тишины.
— Это моя девочка! — захлопал в ладони Деклан Блэк, вскочив на ноги, его лицо сияло от гордости.
Зал разразился громом аплодисментов. Амелия открыла глаза, моргая, словно выходя из транса. Мика глубоко вздохнул, сбрасывая оцепенения вместе с ней.
Она отвесила небольшой поклон и сошла с помоста. Через мгновение шум в столовой вернулся к своему обычному уровню. Струнный квартет занял свои места, музыка стала лишь фоном для звона и стука столового серебра и гула разговоров.
Мика вынырнул из задумчивости и занялся остальными своими обязанностями, подавая дымящиеся тарелки с едой и изысканные десерты, которые ему не разрешалось есть. Но, несмотря на все это, глубокие, звучные ноты по-прежнему вибрировали в его костях.
***
Позже тем же вечером, после того как Мика закончил обслуживать вторую очередь, он вернулся на камбуз, чтобы взять белье и столовое серебро для сервировки столов. В камбузе стояла жара и шум, кругом было полно пара, стали и звенящей посуды.
— Ривера! — Пожилой официант-индиец помахал ему рукой и жестом указал на лифт в задней части камбуза. — У нас закончились тканевые салфетки. Не хочешь и их захватить?
— Без проблем. — Более опытные официанты всегда поручали ему дополнительные обязанности, но Мика не возражал. Он упорно трудился, чтобы заработать себе на пропитание. Каюта, которую он делил под палубой с тремя другими парнями, была тесной, часы долгими, работа — семь дней в неделю. Ему повезло, что богатые все еще ценили человеческое отношение, а не ботов, захвативших индустрию обслуживания.
Мика миновал конвейер, доставляющий грязные кастрюли и сковородки в посудомоечные машины промышленных размеров, и спустился на служебном лифте под палубу. Здесь, внизу, глухо ревели корабельные двигатели. Воняло рассолом и отбеливателем. Море билось о корпус судна. У Мики всегда возникала клаустрофобия, словно двести тысяч тонн металла над ним могли в любой момент смяться и обрушиться на его голову.
В прачечной было влажно и душно. Невысокий, коренастый мужчина азиатского происхождения руководил двумя другими рабочими, разгружавшими поддон с пятидесятифунтовыми мешками стирального порошка. Несколько мешков стояли открытыми.
— Можно мне получить партию льняных салфеток, пожалуйста? — спросил Мика, перекрикивая ровный гул машин.
Мужчина выпрямился и быстро зашагал к поддону. На его бейдже значилось: «Лю Вэй Чжан». На голове у него красовалась желтая бандана, а на волосах выступили бисеринки пота.