Тренеров побеждающих команд принято идеализировать: что каждому из них особенно свойственно как человеку, то и объявляют желанным, первостатейным тренерским достоинством.
Я спросил как-то редактора еженедельника «Киккер» Хаймана, известен ли ему главный секрет тренера сборной ФРГ Шёна.
– Вы знаете, я тоже когда-то гадал о его «главном секрете», а теперь не сомневаюсь, что он мной раскрыт. Перед важными матчами Шён беседует порознь со всеми игроками и каждого спрашивает о его плане, о составе, всех выслушивает заинтересованно и терпеливо. Затем он объявляет окончательный план и состав, но делает это таким образом, что футболисты чувствуют себя соучастниками и потому вдвойне ответственными за исход матча. Шён – тонкий дипломат, опыт, познания и волю он сдабривает деликатностью, футболисты его уважают за доверие, им оказываемое…
Я вполне допускаю и такое толкование.
Все мы не раз наблюдали поразительные превращения команд сразу после того, как был сменен тренер. Иной раз глазам не веришь: откуда такая прыть? Что это, опасливое старание всех сразу игроков зарекомендовать себя в глазах нового футболоначальника? Нет, тут иная подоплека…
Возникают случаи, когда тренер становится неугоден футболистам. Команда играет ни шатко ни валко, и осведомленные люди перешептываются: «сплавляют тренера». Переворот совершается, и команда, желая доказать обоснованность своего бунта, играет что есть сил и на глазах удивленной публики одерживает победы, о которых неделю назад никто не смел и мечтать. Что скрывается за этими случаями? Есть ли тут закономерность, которую следовало бы занести в правила найма и увольнения тренеров?
Правила такие необходимы, тренеров полагается всячески оберегать. Одна из странностей этой профессии – в беззащитности, в том, что не все даже согласны считать ее профессией, чтобы легче было выносить приговоры. Отложим юридическую сторону и коснемся этической.
Отношения тренера с игроками – составная его квалификации, его искусства. И не просто одна из составных (это мы знаем и по любой другой профессии), а едва ли не решающая составная. Практически тренер неразлучен с игроками и знает о них все. Он лишен возможности подвизаться в служебные часы, застегнувшись на пуговицы, в качестве лектора, преподавателя, администратора, он вместе с футболистами ест, спит, встает на весы и меряет кровяное давление, ходит в магазины, на их глазах разговаривает с женой, со всевозможным «начальством», так что и они, в свою очередь, знают о нем все. Утайка, камуфляж, рисовка невозможны с обеих сторон, близость, открытость и осведомленность чисто семейная. Разумеется, существует дисциплина, свободой слова пользуется преимущественно «глава семьи», а «дети» помалкивают, но их «реплики в сторону» дают понять, что и они имеют что заявить.
Мне приходилось видеть, как группа самоуверенных, нагловатых и недалеких игроков затевала бунт против дельного тренера. Если им удавалось тронуть сердца «ответственных лиц», дни тренера были сочтены, несмотря на то, что в своих претензиях к команде, и в первую очередь к этой распоясавшейся группке, он был прав, несмотря на то, что его репутация не вызывала сомнений. Наблюдать это горько. А проходил год-другой, и, глядишь, футболисты, в том числе и зачинщики бунта, начинали переговариваться, что тот, прежний хоть и напирал и строжил, но знал дело, а нынешний – мямля, распустил команду и она ни на что не похожа, тошно смотреть…
Но я знал и другие варианты конфликтов. Видел тренера, беспардонно и уничижительно третировавшего оплошавших футболистов, по десять раз на дню обзывавшего их бездарью, тасовавшего состав от матча к матчу, всю вину за поражения сваливавшего на игроков, не сумевших выполнить его «изумительный» план. И хотя этот тренер желал команде добра, не жалел сил на уроки и длинные назидательные проповеди, огорчался искренне и вообще был человеком преданным футболу, его словесный хлыст надсмотрщика оскорблял. Футболисты не желали склонить головы, и пришел момент, когда они выразили ему свое недоверие. Как во всяком истинном, непридуманном житейском столкновении, обе стороны были по-своему правы; вместе им оставаться было бесполезно, узел надо было разрубать.
Другая, иного рода ситуация. Тренер человек прекраснодушный, мягкий, с большими заслугами в прошлом. Все бы хорошо, да вот беда: застрял он где-то на рубеже «дубль-ве», с его удобной неизменной схемой, не разобрался в происшедших за последние годы изменениях в игре, оперирует призывами да лозунгами, а тонкостей не чувствует, и команду заинтересовать, убедить не может. Футболисты морщатся, иронически улыбаются – не того они ждут в наши дни от тренера, им не импонирует восторженный экскурсовод по залам «исторического музея».
Вот еще конфликт. Тренер из разряда так называемых сильных людей, знающий все ходы и выходы во всевозможных инстанциях, умеющий выговорить какие-то блага игрокам, исхлопотать внеплановое экзотическое турне и за все это, как личное одолжение требующий от игроков послушания и добротной игры. До поры до времени они под впечатлением его деловитости и пробивной силы. А в какой-то момент все рушится. Я вспоминаю Валерия Воронина после проигранной международной встречи, с втянутыми от усталости и злости щеками, взмокшего и перепачканного, пронзительно красивого в гневе. Он кричал на всю раздевалку, не боясь ничьих ушей: «Ну зачем, скажите, он заменил Славку? Разве не видно было, что у нас получился треугольник? Все шло складно, еще немного и мы бы сквитали!.. Так нет, сломал нам игру! От таких тренеров с ума сойдешь! Увидите, на нас свалит поражение!..»
Так кто же нужен и угоден футболистам? Им лестно, когда тренер – авторитет. Как знаток футбола, как теоретик, как изучивший всю подноготную игры, как мастак в тренировке, наконец, как человек старший, знающий и умный. Ему простят многое, гораздо больше, чем добренькому пустомеле или невежественной «сильной личности». В команде спокойно, если у футболистов есть уверенпость, что тренер – верный и надежный. В лучшем смысле слова: для них, для клуба, для футбола. Тех же, которые влезают в доверие, сглаживают углы сюсюканьем («вы уж меня, мальчики, не подведите»), поблажками, невыполнимыми обещаниями, а то и пьянкой, терпят до поры до времени, пока разброд и безнаказанность не начнут претить самим игрокам, убедившимся, что команде это выходит боком и она трещит по всем швам. Хорошо играть – это ведь потребность, удовольствие для футболистов!
Странная профессия… Еще и потому, что она молода и ее невозможно считать окончательно сложившейся. Тренер, этот воин-педагог, пока может предстать перед нами в самых разных и неожиданных обликах. Люди, намеревающиеся нанять тренера, не знают толком, как это делается, и примериваются к его спортивным званиям, к голам, некогда им забитым, хотя все это не имеет значения. Работодателей смущает, что у одного кандидата слабый голос и он не покрикивает на игроков, у другого – чрезмерное представление о собственной личности и такой гордец может затруднить управление командой из служебных кабинетов, третий молод, непредставителен…
В частой сменяемости тренеров, в том, что им редко удается доказать свою правоту, кроме безалаберности в управлении командами дает себя знать и то, что тренеры за сорок лет существования своей профессии не создали тех «нормативов», согласно которым можно было бы исчислять их умение и степень пригодности.
Как-то раз, сидя на солнышке, от нечего делать, администратор киевского «Динамо» Рафаил Моисеевич Фельдштейн, известный и уважаемый в футболе человек, принялся, загибая пальцы, перечислять тренеров, вместе с которыми он работал в этой команде на протяжении сорока лет, и назвал больше двадцати фамилий.
– А сколько было среди них настоящих тренеров? – спросил я.
– Асов? Пожалуйста…
Он назвал одну фамилию, вторую, третью…